Ольга, лесная княгиня
Шрифт:
– Удавить этого Плишку с упырями его! – горячился Бельша. – Чтоб остальные пасти заткнули печной ветошью. Князь Ингвар приедет, а тут на тебе! Уже на весь свет ославили!
Молодые Избыгневичи всем видом выражали готовность идти разбираться прямо сейчас.
– Всех не передавить! – вздохнул князь Предслав. – Надо думать, отцы, что делать будем, если Ингвар…
Бояре переглянулись.
Все здесь были связаны с Олегом Моровлянином той или иной степенью свойства, и честь его юной тетки касалась каждого напрямую.
– Если
– Родичи, стало быть, будем… – задумчиво усмехнулся Честонег.
– Я тоже княжеского рода, – со сдержанной надменностью ответил Мистина на то, что Честонег подумал. – Мой отец – из рода Скъёльдунгов, а мать – дочь вендского князя Драговита. И если мне боги пошлют кусок земли, то ее людям будет не стыдно назвать меня своим князем! Особенно если у меня будет жена из рода Вещего!
Честонег и Предслав переглянулись.
В растущей славе Ингвара, любимого молодыми и жаждущими добычи, они уже давно учуяли опасность для Олега Моровлянина. Заполучив жену из рода Вещего, Ингвар не просто уравняется с Олегом в правах на Русскую землю. Он станет наследником на поколение старше. И это могло привести к смуте и неприятностям как для Олега, так и для всей Русской земли. Как говорят в Северных странах: «Плохо для державы, когда в ней нет конунга, но еще хуже, когда конунгов слишком много».
Так что грозящее расстройство обручения Ингвара и Эльги было выгодно родичам князя.
Пока эти двое были детьми, а сам Олег – слишком молод, ни он, ни даже Честонег не разглядели опасности, которая стала очевидна сейчас.
Поэтому они ничего не ответили Мистине, хотя должны были сразу отказать.
– Мы ничего не сможем решить без Ингвара, – вымолвил наконец Предслав. – И без князя. Обождем, пока они вернутся. А болтунам языки укоротить бы надо…
Через день Плишку нашли на причале мертвым, с проломленной головой.
Шкуродер исчез. Одни говорили, что приятели подрались, вдрызг пьяные – люди видели, как они накануне уходили от Лидульва, едва стоя на ногах. Дескать, Шкуродер разбил голову приятелю, а сам сбежал.
Но говорили и другое: родичам «плесковской невесты» надоела порочащая их род болтовня. И болтовня действительно приутихла: никто не хотел оказаться следующим.
Однако Плишкина кровь на обмерзших досках причала будто запечатала всеобщее убеждение: нехорошие слухи возникли не на пустом месте.
Не желая давать лишний повод к разговорам, Эльга теперь никуда не ходила, кроме как к князю Предславу.
Зять Вещего уже стал грузным мужчиной на середине пятого десятка, но был еще хорош собой: полноватое внушительное лицо почти без морщин, седина в длинной бороде двумя полосами по сторонам, будто снег на черноземе.
На нем хорошо смотрелись шелковые кафтаны всех оттенков красного, с золотным шитьем, которые шили ему жена, дочь и внучки. На шее он носил красивый золоченый крест греческой работы и отличался любезностью и вежеством, которые сразу указывали на его истинно княжеское происхождение. Поколения его предков правили в Великой Моравии, объединявшей под своей властью многие славянские племена.
Эльга знала, что в Киеве видят в державе Моймировичей образец для нынешних русских князей.
Темные глаза его смотрели ласково, в них отражался опыт долгой жизни, рано опаленной невзгодами. Когда под ударами угров рухнула Великая Моравия и погибли его старшие родичи – все, кроме матери, – ему едва сравнялось пятнадцать.
Только с ним Эльга теперь могла потолковать о своей беде: Мальфрид слишком раздражалась, а остальным было и вовсе незачем об этом слышать.
– Я в Киеве недавно, поссориться ни с кем не успела, – говорила Эльга. – А кто-то уже меня замарать пытался. Кому это может быть нужно? Неужели и правда жидам хазарским?
– Едва ли, – улыбнулся князь Предслав. – Жиды не глупы. Ну, пограбили тогда у них клети, дрова раскидали, челядинкам подолы порвали – так князь за убытки с ними рассчитался. Теперь будут ходить, руки воздевать да богу жаловаться. А чужую честь марать – это только свары плодить, а если свары, кому хуже? Им же и хуже. Или война – торговле урон, а если так, пьяные расшумятся – опять их же дворы громить пойдут. Когда-нибудь и головы разобьют, им же этого не хочется. Не из Козар это ползет.
– А откуда же? – Эльга пристально смотрела ему в лицо.
Не девичье дело было вникать в такое, но она уже поняла, как нелегко жить в месте, подобном Киеву.
В Плескове это было бы невозможно! Там все свои.
А здесь все чужие – и всякий друг на друга.
– Если мне придется здесь жить, я должна понимать, как здесь живут! – добавила она, видя, что Предслав медлит с ответом.
– А ты хочешь здесь жить? – Он наклонился к ней.
Она молчала.
– Или в Волховце?
– Ну… сперва здесь, а потом в Волховце, – нашлась Эльга. – Ведь пока жив Ульв конунг, мы и не сможем уехать отсюда. Только потом, когда Ингвар станет…
– Кем станет Ингвар, и от тебя зависит, – наконец промолвил Предслав. – Тебя недаром дочерью Вещего прозвали. Ты можешь принести в приданое куда больше, чем те рушники, за которыми Ингвара послала, – негромко рассмеялся он. – Что там рушники? У Олега один сын. Будет ли еще – бог весть. За десять лет – всего один. И никто своего часа смертного не ведает. Повернись дело… на иную колею, и киевским князем будет твой муж. Может, Ингвар. А может, другой кто. Может, тебе иной кто приглянется? Мало ли молодцев на свете?