Ольхон. Легенда Души и Жизни

Юэсин Ли

– Умут, где каин ини?

– И тебе доброго здравия, эджи.

Приблизившись к сингиль, Кан погладил её по голове, тем самым стараясь извиниться за столь резкий тон.

– Рада видеть тебя в добром здравии, Кан.

– Севен.

Склонив голову, кам старался быть равнодушным, не давать деве того, чего она так сильно желала. Он просто не мог, ибо любой контакт с кормос мог закончиться чем—то страшным, совсем необычным или пугающим. Часть его тела было покрыто шрамами, оставшимися после острых когтей тех душ, что смогли пробраться в полумертвых зверей. Ата говорил, что всякий зверь должен был быть погребен, покуда душа его ослаблена и доступна всяк темному духу,

желающему подняться из подземного мира.

– Ты столь холоден, Кан.

– Что? Севен.

Снисходительно улыбнувшись, кам желал повторить неловкое действо, почти дотрагиваясь до головы девушки. Но Севен, ловко увернувшись, грустно взглянула на того, кого когда—то посмела возлюбить. Кан делал всё, дабы чувство её не переросли в нечто большее, чем детская привязанность. Но у него не вышло. Отмахнувшись от кам, Севен кивнула подруге и, крепко сжав несколько шкур, направилась к себе в юрту, ощущая тяжелый взгляд на спину. Пожав плечами, Кан хотел помочь сингиль, но та лишь махнула головой, беря котел с чистой водой и уходя в их юрту.

– Кан, ты проснулся.

Голос Кичи вывел кам из некого транса. Смотря за тем, как уходила Умут, он ощущал нарастающую злость и ярость, в любой момент способную приманить кормос. Кан сильно нахмурился, но почти сразу взял тебя в руки, когда подле суйлы заметил ата. Альп шел хромая на левую ногу. На руках были заметны небольшие порезы, а уставший взгляд смотрел глубоко в душу, вынуждая Кана напрячься.

– Суйла, ата. Простите, что заставил вас переживать.

– Переживать? Ты вел себя как нарымчи, Кан. Ты хоть понимаешь, как странно это было видеть от тебя?

– Не понимаю твоего дикого удивления, Кичи. Камлание не так сильно отличается от того, что происходит с нарымчи.

– Разве что тебе не грозит…

Запнувшись на полуслове, суйла стыдливо отвел взгляд, совершенно забывая о каждых тяжелых последствиях, что преследовали его кам. Всякий раз, когда они уходили глубоко в лес, а тунур издавал звук, жизнь кам и суйлы не принадлежали им. В тот миг, когда грань меж тремя мирами разрывалась, их души терялись, ускользая либо во власть Тэнгри, либо во власть Эрлик. Кан почесал плечо, боясь перевести взгляд на ата. Сильная аура ощущалась на большом расстоянии даже суйла, который был связан только со своим кам.

– Ты можешь идти, Кичи. Сегодня Кан проведет день в деревне.

– Ата, мы не закончили последнее камлание.

– Довольно.

Вытянув руку, Альп не желал боле слушать огула, пока рядом был хоть кто—то. Смущенно улыбнувшись, суйла бегло махнул Кану рукой, стараясь в небольшой толпе мужчин разглядеть своего ата. Кан дернулся, когда до его плеча дотронулась горячая рука Альпа. Тот требовал подчинения. Кивнув, кам смиренно следовал за старшим, аккурат огибая уступы, крепко хватаясь за камни. Его ата спускался к широкому озеру. Облаченный в серый манджак, Альп то и дело поправлял непослушные перья, пришитые к плечам и шее. Острый медвежий коготь, туго перевязанный черной нитью, висел у него на шее, показывая каждому в деревне, что за дух—защитник таился в нем. Кам почти сразу дотронулся до своей груди и облегченно вздохнул, ощущая плотную веревку.

Кан никогда не мог понять ата, не мог принять его действа по отношению к каин ини или сингиль. Всякий раз, когда Барсу и Умут доставалось больше, чем ему, Кан был зол и ссорился с ата достаточно сильно. Ольхон будто дрожал, когда два кам сталкивались своими духовными силами, где один отстаивал свое мнение, а второй, более юный, желал защищать семью от нападок ата. Альп был строг после смерти катын, долго горевал

в одиночестве и не желал подпускать к себе никого. Кан думал, что именно это заставило ата измениться, полностью подавив в себе любовь и трепет. Нагнав ата подле берега, Кан спокойно спрятал руки за спину, с наслаждением рассматривая Байкал. Он любил это место куда больше, чем прошлые азиатские деревни. Да, они были полны разных яств, обилие тканей привлекали к себе их женщин, но ничто не сравнится с чистым воздухом, ледяными ветрами и запахом озера. Байкал пах домом, защитой. Кан всегда спускался к берегам, поджимал под себя ноги и смотрел ночами за тем, как природа оживала под лунным светом. Яркие звезды отражались в его глазах и воде, птицы тихо напевали песни, а за спиной не было ни звука – деревня спала, погруженная в сладострастную дрему.

– Что ты видишь здесь, огул?

– Чистые воды, ата. Спокойные, необузданные, но такие близкие и родные.

– Что ты видишь во снах, огул?

Кан дернулся, совершенно не понимая, откуда ата знал о непонятных снах. Нервно сглотнув, кам отвел взгляд, сделал глубокий вдох, желая поведать ата всё то, что с ним происходило. Желая начать, Кан открыл было рот, но тут же осекся из—за вытянутой руки. Прижимая палец к губам, Альп показывал огулу что тот должен молчать. Ощущая спиной чье—то приближение, опытный воин и кам не желал раскрывать пред кем—то их тайны, особенно если тот оказался чужим. Кивнув, Кан почесывал широкий меховой пояс, пока Альп готовился к возможному нападению. Светлый образ рассеивался, вместо него пред двумя кам оказалась Умут, в руках которой было пустое деревянное ведро. На её щеке небольшой порез, а на руках были виды синяки. Кан дернулся к сингиль и крепко схватил за кисть, притягивая к себе.

– Что это, Умут?

– Эджи? Ата? Что вы здесь делаете?

– Умут, я ведь задал вопрос тебе.

Отведя взгляд, она пыталась высвободить руку, но эджи только сильнее сжал её, совершенно не желая прекращать разговора. Кан видел, насколько сильно стал серьезным ата, впервые за долгое время показывая истинные чувства. Хмуро смотря перед собой, Альп старался как можно скорее подняться к деревне, будто точно зная, кто смел так поступить с кыз. Умут старательно дергала руку, пыталась зазвать эджи за собой, почти со слезами на глазах падая на колени. Кан с непониманием смотрел на сингиль. Присев, он бережно поглаживал Умут по голове, изредка опуская руку, дабы коснуться щеки.

– Сингиль, что произошло?

– Он просто случайно, эджи. Он не хотел, честно.

Вскинув бровь, кам не сразу понял, о ком говорила Умут. В деревне послышался крик. Дернувшись и опустив руку сингиль, Кан незамедлительно побежал в Ольхон, по пути обдумывая кто был тем самым “он”. Пламя центрального костра резко вспыхнуло. Альп, держа в руке нож, наступал на высокого юношу, в руках которого был небольшой серп. Староста деревни, слыша непонятные крики, покинул юрту свою, желая разобраться в происходящем. Будучи в гневе, Альп то и дело наступал на Яраш, желая сделать с ним тоже самое, что он посмел сделать с его кыз.

– Господин Альп я ведь извинился.

– Как ты смел, наглый юнец, и пальцем тронуть ту, что и не принадлежит тебе?

– Она сама виновна в произошедшем. Я просто просился к ней в помощь.

– И поэтому халаты Умут надрезаны?

Яраш дернулся от голоса Кана.

– Я тебя не понимаю, Кан.

– Умут не давала согласия на свадебные обряды, и ты решил, что смеешь трогать её своими руками? Понимаешь ли ты, насколько сильно ты нарушил правила Ольхона?

– И это говорит мне кам, который не смог спасти нарымчи?