Олимп
Шрифт:
Предстояло еще добраться до факс-узла. С рюкзаком на плечах, арбалетом в руках и мрачным выражением на лице мужчина пошел по трещине к бывшему Иль-Сен-Луи. Справа от него высилась ледяная стена, слева темнели норы.
«Я больше не полезу в этот лабиринт». Дрожащими от усталости руками (а ведь он еще ничего не сделал) Даэман вытащил из-за пояса ледоруб, забил его в мерцающую синюю стену и начал карабкаться.
Спустя два часа он понял, что заблудился. Ориентируясь по свету звезд и колец, да еще по частичкам знакомых зданий, торчащим изо льда, и фрагментам каменной кладки в тени
Мужчина прилег на живот у края, из последних сил удерживаясь, чтобы не расплакаться. Яйцо беспокойно заворочалось в рюкзаке, словно его содержимому не терпелось наружу. Из туннелей, которые миновал Даэман, нередко доносился скрежет когтей по льду. При свете звезд и колец, залившем вершины ледяных башен, искатель приключений пока еще не видел ни одной руки, но купол за его спиной сиял ярче прежнего.
«Сетебос обнаружил, что одно из его яиц пропало».
«Его?» Мужчина подавил усмешку: даже слабая улыбка в такую минуту могла привести к истерике.
А что это там, у кромки бездонной пропасти? Даэман подтянулся на локтях…
На костыле трепетал обрывок желтой ткани.
Метка, оставленная кузеном Ады у входа в лабиринт, в полутора сотнях ярдов от факс-узла.
Уже не сдерживая слез, мужчина забил последний саморез, изогнул его, закрепил веревку – простым узлом, не тем особым, который потом легко распустить, – и, перевесившись через край, скользнул в темноту.
То ступая неровным, качающимся шагом, то карабкаясь, Даэман одолел сотню с чем-то ярдов. Позади осталась последняя развилка, помеченная желтыми клочками, затем пришлось еще немного ползти, скользить по льду, и наконец путешественник очутился в круглом павильоне, где ноги обрели долгожданную твердую опору. На колонне посередине платформы слабо поблескивала дисковая панель.
Сбоку, из темноты, на мужчину бросилась голая фигура. Даэман покатился по полу, стуча арбалетом о плитку. Тварь – не то калибано, не то сам Калибан, трудно было судить в синеватой мгле, – сомкнула длинные пальцы на человеческом горле, а желтые зубы защелкали у лица.
Сын Марины побарахтался еще немного, пытаясь избавиться от противника, но тот крепко вцепился в добычу всеми своими конечностями.
«Яйцо!» – промелькнуло в голове Даэмана. И он изворачивался как мог, лишь бы не смять рюкзак; враги метались туда-сюда, пока не врезались в подножие платформы.
На миг освободившись, мужчина кинулся к арбалету, который упал возле дальней стены. Человекообразная амфибия зарычала, схватила Даэмана и швырнула его об лед. В голубоватой дымке глаза и клыки существа мерцали желтым блеском.
Бывший собиратель бабочек уже сражался с Калибаном; нынешнему противнику, по сравнению с тем, давним, недоставало роста, силы, скорости, но и его хищные зубы, громко защелкавшие возле щеки, внушали достаточно ужаса.
Выбросив левую руку вперед, человек толкнул подбородок твари кверху; чешуйчатое лицо с приплюснутым носом резко взметнулось и запрокинулось назад, сверкнув кошачьими очами. Остатки
Голова калибано скользнула в сторону, точно змеиная, и откусила мужчине два пальца на левой руке.
Сын Марины с воплем отшатнулся. Чудовище широко раскинуло верхние конечности, помедлило, чтобы проглотить пальцы, и прянуло на врага.
Даэман вскинул оружие здоровой рукой. В воздухе засвистели два стальных наконечника. Мерзкую тварь отшвырнуло к стене и пригвоздило к синему льду. Один из длинных болтов вонзился ей в плечо, другой прошел сквозь кисть ладони, поднятой к воющему лицу. Безволосое существо принялось извиваться и с рычанием вырвало зазубренное острие.
Мужчина взревел еще громче. Прыжком поднявшись, он вытащил из-за пояса нож, вонзил долгое лезвие под нижнюю челюсть, повел его кверху, до мягкого неба и прямо в мозг. Затем прижался к калибано всем телом, будто пылкий любовник, и принялся поворачивать клинок – снова, снова и снова… До тех пор, пока тварь не перестала непристойно содрогаться под ним.
Только тогда сын Марины откинулся на плиточный пол, бережно зажав правой рукой изувеченную кисть. Как ни странно, крови совсем не было: термокожа плотно сомкнулась вокруг обоих обрубков. А вот боль, от которой ужасно хотелось опорожнить желудок…
Впрочем, почему бы нет? Встав на колени, Даэман согнулся, и его рвало до сухих судорог.
Из одного, а может, и нескольких туннелей в противоположной стене донесся явственный скрежет.
Мужчина поднялся, выдернул длинный нож из-под нижней челюсти убитого врага, нашел вырванный болт, раскачал и вытащил другой – тот, что пришил обмякшее тело существа к синему льду за плечо, потом подобрал арбалет и вступил на платформу.
Что-то стремительно выскочило из мерцающей норы за его спиной.
Даэман факсовал в Ардис-холл среди белого дня. Пошатываясь, путешественник отошел от колонны, нашарил в рюкзаке болт, опустил его в нужный желоб и, придерживая громоздкий арбалет ногой, взвел оружие. Потом нацелил его на платформу и принялся ждать.
Потянулась долгая минута.
Однако никто не явился.
Опустив самострел, мужчина нетвердым шагом вышел на солнечный свет.
Узел Ардиса почему-то был без охраны. В частоколе зияли дюжины проломов. Вокруг павильона лежали разбросанные как попало трупы войниксов. Стражники-люди пропали почти бесследно, если не считать кровавых разводов и полос, которые тянулись по лугу в сторону леса.
Все тело и череп Даэмана содрогались от немыслимой боли в руке; прижав искалеченную кисть к своей груди, мужчина зарядил арбалет еще одним болтом и, качаясь, вышел на дорогу. Ему оставалось одолеть чуть менее полутора миль.
Ардис-холла больше не было.
Сын Марины передвигался с опаской между деревьями, держась подальше от главной дороги. По пути он пересек вброд узкую речушку чуть выше моста. И наконец осторожно приблизился к северо-восточному частоколу. «Главное – вовремя окликнуть дозорного, прежде чем примут за войникса и пристрелят».