Олимп
Шрифт:
Во мгле вырисовываются три исполинские фигуры. Существа приближаются, и воспаленные, слезящиеся очи Ахилла различают в них женщин – если это название подходит к великаншам тридцати футов ростом, чьи груди весят больше, чем весь Пелид. Нагие тела расписаны яркими красками, пестрый рисунок виден даже в багровых зарницах вулканов. Лица у незнакомок вытянутые и на редкость безобразные, волосы не то извиваются в перегретом воздухе подобно спутанным гадюкам, не то на головах и впрямь змеиные клубки. Мужчина распознает голоса лишь потому, что каждый слог нестерпимым рокотом перекрывает общий шум.
– Сестрица Иона, – грохочет первая великанша, склоняясь над смертным во мгле, – не скажешь ли, что это за создание
– Сестрица Азия, – отзывается вторая, – я бы рассудила, что сей есть смертный муж, когда бы кратковечный мог сюда явиться и жив остаться. И когда бы знала, какого пола это существо: ты видишь, возлежит оно на брюхе. А волосы у него красивые.
– Сестрицы Океаниды, – подытоживает последняя, – давайте же посмотрим, кто пред нами.
Огромная рука грубо хватает Ахилла и переворачивает на спину. Пальцы величиной с могучие чресла героя срывают с него доспехи, ремень и скатывают набедренную повязку.
– Ну что, оно – самец? – любопытствует первая громадина, которую нарекли Азией.
– Если подобная мелочь, как у него, дает права на столь громкое имя, – откликается третья.
– Кем бы оно ни было, сейчас оно повержено ниц, – произносит великанша по имени Иона.
И вдруг исполинские тени во мраке, которые Ахиллес поначалу принял за утесы, шевелятся и, покачиваясь, рокочут:
– Повержено ниц!
И где-то в вдали, в полыхающей багровыми всполохами ночи, неизвестно чьи голоса вторят эхом:
– Повержено ниц!
В голове героя наконец проясняется. Хирон обучал юного Ахиллеса почитать не только живых и присутствующих богов. Иона и Азия – дочери Океана; третью зовут Пантея. Они – второе поколение титанов, рожденных со времени первого совокупления Земли и Геи [67] и владевших вместе с родителями землей и небом, покуда следующий потомок, Зевс, не одолел их всех и не свергнул в Тартар. Одному лишь Океану была оказана милость: Кронид заточил его в более уютном месте – в слое особого измерения под квантовой оболочкой на Земле Илиона. Боги даже могли навещать изгнанника; а вот его потомство без исключения оказалось в зловонной бездне заодно с Океановым братом Кроном и их сестрой Реей, которые и породили Громовержца. Все прочие титаны, рожденные от сочетания Земли и Геи, то есть братья Кей, Крий, Гиперион и Япет, а также их сестры: Тейя, Фемида, Мнемосина, златоодежная Феба и прелестная Тетис, – без жалости были сброшены в Тартар тысячи лет назад, едва только Зевс одержал победу.
67
Так у автора: видимо, имеются в виду Уран и Гея (Небо и Земля).
Все это Ахиллес прекрасно помнит из наставлений, усвоенных при копытах мудрого Хирона.
«Ну и хрена ли мне пользы от этого?» – мрачно думает он.
– Оно разговаривает? – удивленно басит Пантея.
– Пищит, – уточняет Иона.
Океаниды втроем наклоняются послушать, как Пелид пробует объясниться. Всякая попытка стоит ему немалых терзаний, вынуждая глубже вдыхать ядовитый воздух. Сторонний наблюдатель без труда определил бы по издаваемым звукам (и оказался бы прав), что в густой, точно жирный бульон, атмосфере Тартара, содержащей углекислоту, метан и аммиак, находится немалая доля гелия.
– Оно звучит, словно расплющенная мышь! – смеется Азия.
– Словно расплющенная мышь, что силится говорить на цивилизованном языке, – подхватывает Иона.
– С кошмарным акцентом, – соглашается Пантея.
– Нам нужно отнести его к Демогоргону, – произносит Азия и склоняется ниже.
Гигантские пальцы грубо хватают Ахилла, выдавив при этом большую часть аммиака, метана,
– Демогоргон пожелает лицезреть сие непонятное существо, – кивает Иона. – Неси его, сестрица, неси к Демогоргону.
– Неси к Демогоргону! – вторят гигантские насекомообразные твари во мраке за великаншами.
– Неси к Демогоргону! – отзываются еще более огромные и неузнаваемые тени где-то вдали.
66
Эйфелева дорога окончилась на сороковой параллели, у побережья некогда существовавшей Португалии, чуть южнее Фигейра-да-Фош. Харман уже знал, что на юго-востоке, в какой-то паре сотен миль, шаблоны модулированных силовых полей, прозываемые Дланями Геркулеса, разграничивают Атлантический океан и Средиземный Бассейн, который осушили «посты» – причем мужчина точно знал, зачем они это сделали и для чего использовали Бассейн примерно две тысячи лет. А в паре сотен миль к северо-востоку от места, где обрывалась Эйфелева дорога, располагался круг земли шестидесяти миль шириной, расплавленный в стекло. Здесь, по сведениям супруга Ады, тридцать два века назад состоялось решающее сражение между Глобальным Халифатом и Новым Европейским Союзом: более трех миллионов протовойниксов ринулись в бой и легко одолели двести тысяч обреченных рыцарей механизированной человеческой пехоты. Харману и это было известно…
В общем, он уже понял, что знает чересчур много. А понимает чересчур мало.
Итак, все трое – Мойра, воплощенная голограмма Просперо и мужчина, у которого по-прежнему жутко раскалывалась голова, – стояли на площадке последней башни. Харман покинул подвесной вагон – возможно, уже навсегда.
За спинами путешественников зеленели холмы бывшей Португалии. Впереди расстилался Атлантический океан, перерезанный Брешью к западу от маршрута Эйфелевой дороги. Погожий выдался день: не слишком жарко, не слишком холодно, ласковый ветерок, в небе ни облачка. Солнце изливало свои лучи на зеленые пики скал, на белый песок и лазурные просторы по обе стороны от Атлантической Бреши. Мужчина твердо знал: даже с вершины башни взгляд его не проникнет далее шестидесяти миль к западу, и все-таки открывшийся вид казался бескрайним, словно тянулся на тысячи миль. Брешь начиналась как широкая стометровая площадь, огороженная невысокими зеленовато-синими бермами, а далее понемногу превращалась в черную линию, которая упиралась в дальний горизонт.
– Вы что, и вправду ждете, что я дойду пешком до Северной Америки? – проговорил Харман.
– Мы и вправду ждем, что ты попытаешься, – отозвался Просперо.
– Зачем это? – спросил муж Ады.
Ни женщина-«пост», ни тот, кто вовсе не являлся человеком, ему не ответили. Мойра повела своих спутников по лестнице к нижней площадке подъемника. За спиной у дамы был рюкзак и часть походного снаряжения, припасенного для Хармана. Двери подъемника отворились, и троица ступила в клетку; та загудела и поехала вниз мимо железных решеток.
– Я провожу тебя день-другой, – произнесла Мойра.
– Серьезно? – удивился похищенный. – С какой стати?
– Вместе веселее.
Мужчина не нашелся, что ей ответить. Уже ступив на ровный газон у подножия башни, он сказал:
– Вы знаете, всего в паре-тройке сотен миль к юго-востоку отсюда постлюди оставили дюжину складов, о существовании которых не ведала даже Сейви. Ей было известно об Атлантиде и молниеносной дороге к небесным кольцам на Трех Креслах, но по жестокой иронии «постов» она не подозревала о соньерах и грузовых космических судах, упрятанных под пузырями. Если, конечно, пузыри еще там…