Олимпийский чемпион
Шрифт:
– Я командированный из Москвы, адвокат, у меня украли документы… Дайте мне позвонить!
– Ты адвокат?
– Я адвокат.
– А я принц Датский! В камеру его!
Утром Гордеев дождался решения своей участи. Принявший смену майор, изучив разбитую физиономию Гордеева и содержание рапорта лейтенанта, изрек поистине Соломоново решение: до выяснения личности арестованного оставить Гордеева потрудиться на благо родины сроком до тридцати суток.
– Выяснить мою личность проще пареной репы, – пытался втолковать майору Гордеев. – Позвоните по этому
Майор нахмурился. Всякое упоминание начальства всуе он считал личной угрозой.
– Что будет, если каждый задержанный начнет с моего служебного телефона в Москву названивать? – грозно прикрикнул он на Гордеева.
– Ничего не будет. Служебные звонки государство вам оплачивает.
Ответ Гордеева прозвучал как откровенная наглость. Майор подскочил от злости:
– Да-а? Легко ты, я вижу, чужим народным добром распоряжаешься?
– Как народное добро может быть чужим? – невозмутимо поинтересовался Гордеев.
Майор не нашелся что ответить и только заорал:
– В камеру его!
Проснувшись во второй половине дня, Валера Пожарицкий покушал маминого борща, переоделся в гражданку и, несмотря на сильную головную боль, покинул родительский кров. Он торопился к обиженной жене, дважды уже звонившей его родителям с вопросами о судьбе пропавшего супруга.
В гражданской одежде Валера был похож на влюбленного студента, торопящегося на свидание. В несерьезной бейсболке и короткой куртке, с охапкой слегка подвявших роз, Валера спешил по проспекту.
В сквере на площади Карла Маркса копошились с дворницкими метлами в руках те, кого в народе называют «суточниками». Мужики в телогрейках с одинаково испитыми лицами очищали гранитную фигуру автора «Капитала», а также ведущие к нему дорожки, выложенные красной плиткой.
«Суточников» охраняла плотная милицейская цепь. Сотрудники органов мерзли, изнывая от безделья, притопывали тяжелыми ботинками и от нечего делать покрикивали на них.
Валера, не пялясь по сторонам, опустив гудящую как колокол голову, шел мимо, когда услышал за своей спиной свист. На всякий случай он оглянулся, – может, среди милиционеров попался кто-то знакомый?
– Эй, Валера! – услышал он совсем рядом сиплый заговорщицкий голос и обернулся.
Рядом с ним, уткнувшись взглядом в землю, выметал пыль из щелей между гранитными плитами «суточник» в рваной телогрейке с номером, выведенным на спине шариковой ручкой, и в замызганной ушанке из искусственной чебурашки.
– Пожарицкий, да я это, я! – сипло зашипел на Валеру «суточник» и для убедительности осыпал неуставные ботинки лейтенанта песком.
Ха! Вот это встреча!
У Пожарицкого даже промелькнула мысль, уж не бредит ли он на почве злоупотребления алкоголем?
Гордеев поднял голову и посмотрел на Валеру, стараясь сохранять невозмутимость, а, с другой стороны, всячески подавая ему сигналы бедствия. Он шевелил бровями, моргал и фыркал носом как мог.
У Валеры отвисла челюсть.
– Закурить
Валера машинально полез в карман за сигаретами.
– Эй, ты, шевелись! Что за разговорчики! – крикнул на Валеру охранник. – Проходи мимо, не задерживайся.
Пожарицкий стряхнул с себя образ влюбленного студента и снова влез в ментовскую шкуру. Приняв тупо-деловое выражение лица, он направился к охраннику. Гордеев услышал, как Валера, представившись «лейтенант Пожарицкий», стал вести с охранником профессиональные разговоры и интересоваться судьбой какого-то общего знакомого, который должен был сегодня дежурить, но…
«Чего он там лясы точит! – сердито думал Гордеев. – Бумагу и ручку мне найди, болван!»
Отвлекая охранника, Валера не выпускал из виду фигуру Гордеева. Гордеев показал ему знаком: писать! писать!
Валера зашарил по карманам.
– Календарик у тебя есть? – спросил он у охранника.
Тот полез в карман. Отвлекши охранника, Валера незаметно бросил на землю найденную в кармане куртки ручку. Гордеев подобрался поближе и поднял ее.
Охранник подал Пожарицкому календарик, и они вместе стали высчитывать дни дежурств или еще что-то – Гордеев уже не прислушивался к их трепу.
«Вот проныра, ко всем нужный подход найдет!» – с уважением подумал Гордеев.
В ближайшей вазе для мусора он подобрал бумажную обертку и написал Пожарицкому душераздирающую записку:
«Обокрали на обратном пути, сижу без документов, звони в Москву (дальше следовал московский номер Гордеева) Ирине, она свяжется с Грязновым (следовал номер телефона Вячеслава Грязнова), пусть шлет на местный РОВД подтверждение моей личности с фото и положительной характеристикой».
Впопыхах Гордеев перешел на телеграфный стиль и пропускал все возможные предлоги.
Записку он сложил и положил на скамейку.
Валера проследил одним глазом за действиями Гордеева и, попрощавшись с милиционером, тут же подошел к скамейке, забрал записку.
А Гордеев стал считать часы до своего выхода на свободу.
Ирина Васильева бродила по тихой квартире Гордеева, думая, чем себя занять. Смотреть телевизор с утра до ночи ей было тошно. Как деятельная натура, она искала практических и физически трудных занятий. Ирина уже убралась в квартире и на кухне, вынесла на улицу и выбила пыль из паласа в гостиной, выстирала, выгладила и повесила шторы и протерла пыль на книжных полках.
Квартира Гордеева сияла, словно в ожидании праздника.
«Чем бы еще заняться?» – глядя в окно, думала Ирина.
Услышав телефонный звонок, она привычным жестом взяла блокнот и ручку и подсела к аппарату:
– Алло, квартира Гордеева.
– Здравствуйте. Мне нужна Ирина, – ответил незнакомый мужской голос.
Сердце ее испуганно дрогнуло: никто, кроме Гордеева, не мог знать, что она здесь. Но голос был чужой.
– Какая Ирина? – переспросила она.
– Не знаю точно, – бойко ответил голос. – Меня просил позвонить Юра Гордеев. Я звоню из Сибирска.