Омеги
Шрифт:
— А у меня была личная койка, с ватным матрасом и панцирной сеткой, скрипела сил нет, как ко мне мальчики заходили весь дом слышал. Потом соседи пожаловались, и мне вместо койки поставили просто нары с матрасом, чтобы людям спать не мешала. — блондинка, тоже оказалась не прочь почесать языком.
— Тебя в бордель продали? — Я не мог удержаться от вопроса.
— Да нет, отдали домовладельцу. Ну и вот, первое время всё было замечательно, а потом, когда панцирную кровать забрали, стало не удобно, на одном матрасике, да ещё тонком как блин, спать мало удовольствия, я такая умная,
— Неправильно ты говоришь, нет такого слова, во всеобщем языке. — поправил я девку.
Мне, конечно, по барабану как говорят рабы, но я вспомнил случай из своей прошлой жизни, когда по глупости решил поучаствовать в литературном конкурсе и меня не допустили из-за грамотёшки.
Там, в реальном мире я был простой автор один из тысяч, и мне можно было выкручивать руки, а в этом мире, для обычных Омег, я для них и президент и король и Майкл Джексон и теперь я уже буду над ними издеваться за орфографию.
— Ну или ширее, я не знаю, как по-людски правильно говорить, с пятнадцати лет не языки изучаю, а языком работаю.
— Ну вот он такой меня дерёт, а я такая лежу как бревно, и посапываю, ну будто засыпаю, он кое как справился и говорит, ты такая-сякая, запорю, в шахту загоню, сдохнешь камни таская. А я подскакиваю и ору:
«А, кто здесь? а господин дворф, извините не заметила, ночами не высыпаюсь, вот и заснула.»; тот зубами ажно скрипел, но вечером принесли толстый матрас, а тонкий забрать забыли, так я три года на двух матрасах спала. — хвасталась блондинка.
Мой невинный вопрос про постель девок, потянул на обсуждение и воспоминания из жизни, похоже я их удивил своим незнанием. Девки, слегка посмеиваются, надо мной, ну и щебечут как птички, только слушай.
Правда обсуждать дела кроватные им быстро надоело, и от матрасов и подушек они перешли к более важному для них вопросу.
— Молодой человек, выкупите нас, ну или хоть меня, я Вам пригожусь, по хозяйству, и в постель только пальчиком помани. — напрашивалась шатенка— Юноша, возьмите мня к себе, я, да в постели, а не на полу по собачьи, да я такое тебе устрою – эльфийки так не умеют.
— Лучше меня возьми, я тоже хочу в постель. В бараке все рёбра на нарах отлежала. — не отставала от неё белобрысая, — Юноша, а давай Вы нас опробуете, а потом кто понравится, того и выкупишь, обои понравятся бери двоих.
— А что это идея, честный спор, пусть мальчик выбирает. — предложила устроить забег в ширину брюнетка, — Хочешь мы и тебе подставим? Будешь? Нам то без разницы сколько в день проелозит. Одним меньше, одним больше. Ну что парнишка, давай?!
Обе разом повернулись ко мне спиной и синхронно упали на колени. Давно и надёжно отрепетированным движением задрали подолы и подготовились.
Не люблю шлюх.
Женщина не должна себя предлагать так похабно мужчине, женщину нужно соблазнять, гнаться за ней аки лев, быть счастливым, когда она падает в твои объятья, а так, выставленный на показ голый зад, это не возбуждает, а вызывает отвращение.
«не
Я и не сужу рабынь, за то, что они ищут возможности вырваться из этого гиблого места, хоть тушкой, хоть чучелом. Рабство, вообще не сахар, а в Армии это смерть, мучительная смерть и достаточно быстрая.
Я как-то разговорился в поезде с военным. Волк-Ликан с огненно-рыжей шевелюрой, ушами и хвостом. Очень приличный людь, хоть и военный. Я заметил, что если слушаешь людей, не важно какой расы, и слегка поддакиваешь им, они непременно, и с удовольствием, расскажут то, о чём в силу обязанностей надо бы помалкивать, но как умолчать с интересным собеседником.
Омеги в Армии не жильцы, сплошь и рядом их берут на патрулирование помочь по хозяйству на дальних заставах, а что случись Ликаны уходят, обратившись в волков, бросая всех рабов, на произвол судьбы. Хреновая судьба раба. Налётчики, натешившись, убивают их самым садистским образом. Раба невозможно переписать на себя, без разрешения хозяина, а тогда зачем его жалеть.
— Спасибо конечно за предложение, но я сегодня не в духе, да и нет у меня желания кого-нибудь прикупить. — я ответил более-менее честно.
— Не возьмёт он Вас, не надейтесь, я просилась, не взял, а я ещё чистенькая, а о Вас на третьем году и говорить нечего. — Тут уж вмешалась Пеструшка.
Ревнует девка, и злится на меня, что я её не беру.
— Так Вы, шорачка-с-машорочкой, Вас не потеряли в отделении? Шагом марш в расположении части, Мне Пеструшка поможет. — я отправил назад слишком языкастых подружек.
Омеги не прочь были бы ещё задержаться, но делать нечего, повиливая бёдрами и маша им в такт хвостами отправились восвояси.
Повисла тишина, Актаре, ещё не очухалась, 76-я помалкивала, задумавшись о своей судьбе.
Она сидела на бетонном полу, привалившись спиной к стенке, мне даже было немного её жалко.
Место было выделено специально для таких как она. На бетоне было брошено несколько обрезок досок. Явно место обжитое.
— Пеструшка, слушай, я глупость сморозил, когда про постель спросил?
— Даа, Вы чееловеки нее таакие как мы воолки, у вас всё проще, как это? Сказать, служанки, моогут вполне спать с Хоозяином вместе, я когда уувидела, что служанка заалезла в кровать к Хоозяину сперва не пооверила, глаазам. — Слегка растягивая слова, рассказала Пеструшка на русском.
Интересно, где она выучила русский язык. Я в реале много кого насмотрелся и русских бурятов, и русских нанайцев, даже русских армян видел, а вот русскоязычную волко-девку вижу впервые.
— Постель для волчиц, а мы не люди, как это жрецы говорят: «Сосуд скверны». Мы не любовницы и не жёны, мы не люди, мы никто, даже не человеки. В школе нам рассказывали про нас, что мы «нелюди». Странно я до пятнадцати лет была «людь» а после «нелюдь», а всего то изменения это украшение, — девчонка взялась двумя пальцами за обруч на шее.