Оморка — бумажный остров
Шрифт:
— Вечно эти удочки не на месте! — недовольно ворчит папа, но тут же голос его меняется. — Я к вашим услугам, — отвечает он вниз.
— Товарищ Знаменок! — повторяет голос.
Сашка отодвигает занавеску и высовывает голову в окошко. Интересно, кто там? Да это же тётя Зоя — новый ДОМКОМ.
— В шесть часов вечера, товарищ Знаменок, сегодня в ЖЭКе собрание, — сообщает тётя Зоя. — Вас просят обязательно прийти. Вопрос очень ответственный…
Папа сердито кряхтит и повторяет:
— Ответственный,
Но тётя Зоя не может услышать этих слов.
— Ответственный, говорите? — хорошим громким голосом спрашивает папа. — Какой же это вопрос?
— Организация досуга детей в летнее время.
«Досуга, досуга»!.. — тихонько дразнит папа. — Никакого нет житья от этих общественников!»
— Сегодня я предельно занят! — Папа прикладывает руку к сердцу и печально наклоняет голову набок.
— Жалко! — горюет тётя Зоя.
— А впрочем, — вдруг решает папа, — я всё-таки постараюсь…
И, воспитанно поклонившись тёте Зое, он сердито затворяет звенящую стёклами дверь.
— Чем ты так недоволен? — слышится из кухни голос бабушки.
— Скажи, пожалуйста, — сердито бросает папа, — почему я должен заниматься организацией досуга детей? Что я, пенсионер или женсовет?
Бабушка входит в комнату. Глаза её становятся совсем круглыми.
— Не смотри на меня такими глазами! — ещё больше раздражается папа. — Да! Я против! Родители не должны перекладывать свои кровные обязанности на плечи общественности! Каждый должен сам немного думать о своём ребёнке. Каждая семья обязана… — Папа переходит на крик.
— Не шуми. Успокойся.
И бабушка всем видом своим показывает, как она смущена папиной горячностью и что сейчас она вынуждена будет достать из аптечки валерьяновые капли.
— Нечего меня успокаивать! — продолжает горячиться папа. — Нечего! Я не женщина!
Он не любит, когда бабушка достаёт валерьянку.
— Костя! Стыдно! Возьми себя в руки. Сашенька смотрит, — вполголоса просит бабушка, указывая глазами на Сашку.
Только сейчас пана видит стоящего рядом Сашку в пижаме, растрёпанного и сонного.
— Марш умываться! — резко приказывает он.
Надув губы, Сашка отправляется в ванную.
— Ну почему?.. — слышен срывающийся папин голос. — Почему я о своём сыне умею думать сам? Что я, всему миру обязан? Или я меньше других работаю?
— Костя! Мне стыдно за тебя! — сурово произносит бабушка.
И Сашка отчётливо представляет себе, как полный бабушкин подбородок обиженно вздрагивает.
Возможно, что папа от бабушкиного вида и бабушкиного тона внезапно успокаивается.
После он непременно поцелует бабушке руку, вымоет свою тарелку, спросит, чем помочь и что принести из магазина, мирно потормошит Сашку за вихры и, неслышно коснувшись
А вечером опять будет сердиться… На карьериста Бурляева, который окружил себя подхалимами. Они ему только поддакивают, а он себе делает карьеру… Ещё на то, что активированные угли маринуют, а государство совершенно напрасно тратит и тратит валюту! Будет сердиться на бестолковых технологов, которые ничего не смыслят в технологическом режиме и производственном процессе… И ещё, и ещё…
Но зато в субботу, а ещё лучше — в воскресенье папа совсем другой человек. В эти дни он забывает свои маринованные угли, забывает карьериста Бурляева со всеми его подхалимами и по новому рецепту готовит какой-то совсем необыкновенный кофе.
А после обеда, устроившись в гостиной, они с Сашкой поведут долгий, чисто мужской разговор.
Тут пойдут рассказы про дедушку, про его молодые годы, про войну с фашистами, такую чёрную и немного коричневую, какой она была на Сашкиных рисунках.
Хотя, говорят, сорок первый год был очень снежный, но война всё равно чёрная… и немного коричневая с фиолетово-красным небом… Иначе её не нарисуешь.
— Вероятно, в ЖЭКе эта канитель затянется! — кричит папа, сбегая по лестнице через три ступеньки. — Так что раньше девяти меня не ждите!
— Хороню, хорошо! — мирно кивает бабушка. — Ну что ты с ним поделаешь? — бормочет она, затворяя двери. — Ну весь в отца! Как ни бунтует, а всё равно выполнит…
Если очень захотеть…
Тот день был с самого начала каким-то особенным. Утром накинулся дождь. Но неожиданно сквозь тучи пробилось солнце, и всё вокруг засияло. Лужицы немедленно испарились. Умытые берёзки встряхнули зелёными гривками, и люди на работу побежали не в плащах и дождевых ботинках, а в легкой нарядной одежде.
Сашка тоже надел голубую рубашку, которую бабушка подарила «к синим глазам», и вышел во двор.
«Наверное, Виталик спит ещё», — подумал он.
— Пррравильно! Прравильно!! — раздался сверху гортанный возглас.
Сашка оглядел все этажи, но ничего не увидел.
Постояв немного, хотел было уйти, но в это время опять услышал:
— Прравильно!
Сашка посмотрел наверх и на балконе четвёртого этажа увидел большую клетку с белым попугаем. Интересно, подумал Сашка, чей же это балкон? Наклонив голову, попугай одним глазом уставился вниз и молчал. Сашке очень хотелось дождаться, когда он ещё что-нибудь скажет. Но попугай молчал. Потом балконная дверь отворилась, и Сашка увидел соседа Тольского в пижаме. Тольский взял клетку за колечка, вделанное в куполок, и унёс её в комнату.