Омут колдовства
Шрифт:
Он отложил ручку, провёл рукой по стриженой армейской голове, посмотрел на пугающий воображение потолок и продолжил писать:
Просвет кольца – как два конца.Кричишь, молчишь – всё пустота.И торт жуёшь, и губы в кровь,СумбурВладислав ещё раз внимательно прочитал написанное и попытался вставить в текст выражения: «Зачем, к чему?.. Сейчас, потом… Рассвет, закат». Но застопорился на том, что «совесть толчётся, мочи нет», и стал изливать свои чувства прозой:
«Ты не думай, что я сошёл с ума. Нет. Просто жизнь сломалась, смердит, кровоточащие раны крапивой обжигает.
Ох, как набатом в колокол бить хочется. И не раз, и не два. Округу собрать. И волком выть на луну, чтобы не погасло светило ночное. А поутру с зарёй проснуться как ни в чём не бывало и всё начать с нуля. Словно разбежался по стартовой дорожке, напрягся что есть мочи и прыгнул. А вокруг вакуум. И ты летишь, как птица в полёте, кувыркаешься, словно снежинка, тихо падаешь на землю, чтобы через мгновение превратиться в лужицу, потом слиться с могучей рекой воедино и точить камень судьбы, боясь пораниться о него сам.
Что бы со мной ни случилось, знай, родная, и помни: ничего плохого в жизни я не совершал. Просто шёл однажды по дороге, а лучше – спешил к тебе, споткнулся нечаянно, коленку зашиб, да так, что йодом замазывать пришлось. Так и живу меченым.
А душа всё горит. И пламя такое, знаешь, жгучее-жгучее. А я его ледяной водой сверху поливаю, отчего оно шипит, наружу просится. “Зачем? – кричит во весь голос и тихо добавляет: – Шёпотом говори, чтобы каждый услышал”.
Пишу тебе, а сам маюсь, головой о стенку бьюсь. Хорошо бы сейчас прижаться к тебе на нашей заветной скамейке под ветвистым деревом сквера и ждать, когда же сбудутся наши мечты.
А они сбудутся обязательно. Вот увидишь. Ведь я люблю тебя, моя Ассоль.
Вечно твой Грэй».
За окном заиграла заря. Владислав оделся и вышел на улицу. До общего подъёма оставалось ещё немного времени. По привычке он стал заниматься спортом: пробежал три круга по стадиону, завис на турнике, подтянулся несколько раз и с облегчением спрыгнул.
Повседневные занятия в училище немного успокоили его. И только перед прыжками с парашютом он снова ощутил тревогу на сердце.
Самолёт набился такими же, как и он, курсантами в экипировке. После команд инструктора: «Встать», «Приготовиться», «Пошёл» – он с лёгкостью миновал люк для десантирования и, не раздумывая, бросился в чёрную бездну. Прошли две… три… пять томительных секунд. Купол парашюта не раскрывался. Наконец тело ощутило долгожданный толчок и неожиданно закружило вокруг оси. Стропы запутались, затянули шею и удавкой сдавили её. На какое-то время Владислав потерял сознание…
А когда очнулся, он осознал, что находится в безвыходном положении и стремительно приближается к земле – точке своего падения. За мгновения перед ним пробежала вся жизнь. На фоне круглоликой луны она была наполнена бравурным маршем Мендельсона.
Из сообщения руководства лётного училища в МО РФ:
«Во время проведения ночных прыжков с парашютом получил несовместимые с жизнью увечья курсант лётного училища
На место трагедии Дарья и родители Владислава выехали незамедлительно. Начальник училища встретил их, едва сдерживая волнение. В его кабинет то и дело входили офицеры разного ранга, выражали соболезнования. Но Дарья их не видела. Её взгляд был устремлён на портрет Владислава, обрамлённый траурной лентой. Воспоминания короткой любви витали в её голове. В какой-то момент к ней подошёл молодой человек в лётной форме и козырнул. Она узнала в нём Виктора.
– Можно вас на два слова? – спросил он.
Они вышли в коридор, спустились этажом ниже и остановились у окна.
– Возьмите, – сказал он и передал ей конверт.
– Опять деньги? – удивилась она.
– Нет, – ответил он. – Это письмо. Его Владислав написал в ночь перед гибелью. Оно предназначено вам.
Дарья взяла конверт в руки и прижала к губам. По её щекам побежали слёзы горечи. Виктор тактично выдержал паузу.
– Дарья! – произнёс он через мгновение, и внутри у него промелькнула искра надежды. – На следующий год у меня выпуск, потом распределение по местам службы, краткосрочный отпуск. Я снова обязательно буду в Москве. Можно навестить вас?
Дарья пристально смотрела Виктору в глаза, впитывала каждое его слово. «Неужели он что-то нашёл во мне? Или лукавит?» – думала она и ловила себя на том, что он тоже нравится ей. Глубоко в подсознании неожиданно возник образ: за плечами расправились и взмахнули два белых крыла, стали поднимать её в голубую высь, высоко-высоко, туда, где в облаках призрачно парили алые паруса.
– Зачем? – против воли спросила она.
Виктор ответил ей молчанием.
– Поживём – увидим, – тут же поправилась Дарья. – Вы знаете, ждать и надеяться – это так трудно. Лучше приезжайте ко мне без всяких обязательств. Я буду рада вас видеть.
Она повернулась и в раздумье стала удаляться, но не выдержала внутреннего напряжения, остановилась и с нескрываемой нежностью произнесла:
– Спасибо вам за всё. Вы – настоящий друг…
Кровавый след на снегу
Посвящается памяти Дорофеевой Татьяны Осиповны, чья жизнь является примером для многих поколений.
С огромным уважением, теплотой и любовью
В небольшом бревенчатом срубе Татьяны Осиповны Дорофеевой, что когда-то стоял на краю села Лог, в тридцати километрах от райцентра Иловля Волгоградской области, с утра было натоплено, а значит, тепло и уютно. И это казалось вдвойне приятно, потому что на улице второй день как из ведра лил дождь, порывистый ветер гонял по небу как будто измазанные сажей тучи. Даже вечно задиристый пёс Шарик и тот не показывал из конуры носа, уткнув его под мокрую лапу. У самовара за столом, накрытым тканой скатёркой в цветах, сидели сама баба Таня и ваш покорный слуга. В центре, вроде для колорита, плавилась и слегка коптила огромная восковая свеча, какие обычно зажигают в каждом доме под Рождество Христово. Мерцание её таинственных бликов бегало по стенам, потолку и лицам, придавая окружающей обстановке атмосферу загадочности.