Он хотел воевать на МиГе
Шрифт:
— А кем он себя считал, перед тем, как его выпустили? И на приемах у вас.
— Естественно, господин Гальяно, чтобы его выпустили, он должен был вылечиться, или представить себя вылечившимся, то есть совершить диссимуляцию. У меня он получал таблетки от бессоницы, от нервного возбуждения, но не от чего-то серьезного. Самое интересное, что разок на прием ко мне пожаловала его жена. О, это весьма тяжелый случай. У нее я диагностицировал бредовый психоз, отягощенный паронойяльным синдромом, ведь она высказала убеждение, что ей, ни много ни мало, подменили мужа: Нейла на какого-то русского. На мой взгляд, ей требуется
— Что ж получается, меня нанял человек, страдающий бредовым психозом?
— Извините, господин Гальяно, но время вашего приема истекло. Я и пациенту не могу уделить более получаса, — голос доктора был сух, а глаза смотрели поверх головы детектива.
— Спасибо, за то, что уделили. Надеюсь, еще пообщаемся.
— Это вряд ли. И вот вам, кстати рецепт, попринимайте на ночь.
Гальяно вышел на улицу и, сунув руку в карман пиджака, где у него лежал пистолет и сигареты, наткнулся на рецепт; прежде чем скомкать и выбросить, глянул, что ему там порекомендовал старый лекарь.
На обратной стороне рецепта был написан адрес. Греческий адрес Хэнделсона. Док дал своего рода взятку, чтоб под него не копали… наверняка, его решение признать Хэнделсона психом было достаточно сомнительным, зато спасло беднягу от пожизненного заключения в тюрьме. Ну, а клиентка может быть довольна — муженек нашелся.
4. 1993
Трейлер стоял едва ли в полусотне шагов от моря. Шейла и Ада, ее компаньонка, ушли купаться, а я смотрел на яркий закат, пил недурное вино, закусывал сникерсом, который здесь найти легче, чем традиционные греческие закусоны. И думал о том, можно ли десять лет психушки забыть, как страшный сон, и почему Джейк хотел прикончить меня. А если я тоже хотел убить его? Сколько мне приходилось возить ублюдков вроде Пулавски, которые вместе с «эскадронами смерти» охотились на нищих крестьян, самовольно занявших землю в Колумбии, или ставили мины в Никарагуа, на которых потом рвалась всякая беднота. У взрослых отрывало ногу до колена, у маленьких «сандинистов» разносило всю нижнюю часть тела…
После того, как меня выпустили, я взял пару месяцев на то, чтобы самостоятельно прийти в себя, разобраться с тем, кто я есть, поэтому улетел в Грецию, на Кос. Но позавчера в местном аэропорте мне пришлось встречать Шейлу с ее подругой. Это долбанный доктор, похоже, меня сдал…
Где-то через час после того, как стемнело, вернулись женщины. Они успели пробежаться по лавчонкам и принялись жарить скумбрию на решетке. Потом, глотнув «Узо», стали исполнять что-то смахивающее на сертаки. И давай упрашивать меня присоединиться…
Пока я парился в психушке, Шейла изменилась. Нет, не внешне. Она почти не постарела; пожалуй даже улучшила обводы и прочую фигуру за счет упорных занятий шейпингом — в постели она показала себя даже чересчур активной и требовательной. Зато стала сухой, расчетливой; теперь славистика для нее бизнес — она консультирует Совет по международным отношениям в части того, как можно еще прижучить русских. А вот Ада… что-то их связало, пока меня не было. И, сдается мне, не только научные вопросы, которые решает эта румынская студентка во время стажировки в Беркли. Судя по шраму на ее щеке,
Я встал и сделал несколько неуверенных шагов по песку — ну, раз сиртаки, тут не возразишь.
Одна моя рука лежит на плече моей жены, другая — на талии Ады. Она ж с Балкан, у нее хорошо получается, да еще и мне помогает выделывать правильные коленца. А талия у нее, между прочим, узкая гибкая. Если моя рука случайно поднимается выше, то задевает ее грудь, которая как на пружинках, а лифчика она не носит. В эти моменты Адины глаза-маслины бросают на меня быстрый взор и мне становится жарче. Да, как бы масло не перегрелось, пора обороты на минимум и выруливать на посадку…
«Мягкой посадки» не получилась. Земля вдруг со страшной скоростью помчалась ко мне навстречу — в итоге, удар в лоб и нос, кровь наполнила носоглотку и смешалась там с песком. Когда я окончательно пришел себя, то обнаружил, что на руках у меня самозатягивающие пластиковые наручники. А еще, что Шейла и Ада обматывают меня изоляционной лентой, начиная с ног.
— Хороши себе шуточки, эй, девушки, поиграли в изготовление мумии и хватит.
И это оказалось последним, что я им сказал. Лента залепила мне пол-лица — дамам было всё равно, смогу я дышать дальше или нет — и только неплотное её прилегание к коже в районе носа спасало меня от удушья.
— Это не шуточки, Нейл, или кто ты там теперь, — сказала Шейла. — Всё вполне всерьез. Ты скоро умрешь и это будет довольно неприятной процедурой. Но ведь ты и сам проделал ее с Джейком.
Я увидел ногу Ады — оголенную и приятную на вид. Она ударила пяткой — так же удобнее, если ступня босая — мне по лицу и хихикнула:
— А я непрочь была потрахаться с американским летчиком, пусть и в отставке, но ты, оказывается, русский. Если бы не русские, мы бы жили как во Франции.
В ответ я промычал. В переводе это означало: «Если бы не русские, от вас бы сейчас осталась кучка турок». Тут с другой стороны приложилась пяткой моя, так сказать, жена. И выбила зуб, который мне пришлось проглотить, потому что не выплюнуть.
— Это тебе за Джейка. Ты уж решил, что легко отделался.
В свете фонаря замелькали две фотографии — Шейла тыкала мне ими в лицо. На одной был я образца февраля-марта 1953, а на другой — после выхода из психушки.
— Ты не Нейл. Какой ты Хэнделсон? Форма ушей другая, носа, очертания рта не такие. Ты ниже Нейла ростом.
Я не мог ей сейчас объяснить, что мочки ушей «обвисают» с ходом лет, что рост человека уменьшается, когда он стареет, что нос сломал мне санитар, когда «упаковывал» меня — после того, как я немного попротестовал против пичканья меня психотропами. А очертания рта весьма зависят от того, какие зубы у вас спереди, свои или вставные — мне их как раз ставили в психушке, причем по самому дешевому варианту.
— И вот тебе за Нейла.
Шейла выбила мне еще один зуб, который тоже надо было глотать вместе с песком и кровью. Один из последних натуральных — как будто они мне уже не нужны.