Шрифт:
В маленькой комнате теплился очаг.
Даже не очаг – костерок прямо на полу. Пол был – песчаная глина, засыпанный соломой от сырости. Все это могло бы в любой миг полыхнуть, но очаг заперли в низкую глиняную крепость – из кирпичей, обожженных только с одной стороны.
Дым тонким призрачным столбом уходил в небо, моргавшее
Здесь светло лишь в полдень. Все другое время – полумрак и дым.
В очаге тлела зола – колючка горит жарко, но быстро. Может и хорошо, что быстро. В полдень над домиком появляется солнце и греет глину стен до позднего заката. Темная глина хорошо хранит тепло.
Они сидели у очага плечом к плечу. Он по-турецки, сгорбившись, устало глядел по сторонам. Иногда – на неё. Она сидела очень прямо, как-то по-восточному, подобрав под себя ноги и устроившись на собственных пятках.
Между ними на полу стояла старенькая алюминиевая кастрюлька, почерневшая от копоти. Кастрюлька была пуста – она никогда не оставляла объедков, а рыбьи кости бросала в огонь.
Ему было одновременно спокойно и тошно.
За стеной тихо шумело море. Но теперь он обращал внимание на этот звук, лишь когда тот затихал – в штиль перед рассветом. В эти часы он тревожно вздрагивал и просыпался, таращился в темноту, потом укладывался снова и долго ворочался, пока не начинал дуть рассветный бриз. Тогда он снова засыпал.
Ему хотелось одновременно молчать и говорить.
Но эта женщина привыкла говорить лишь с морем.
Наверное, ему хотелось слушать…
– Ты давно здесь живешь?
– Давно… – она задумалась. – Нет, не давно. Я живу здесь всегда.
Он усмехнулся:
– Разве «всегда» – это не «давно»?
– Нет. – Она серьезно покачала головой. – Я знаю, сколько это – давно. Всегда – это больше.
С этим нельзя
– А почему одна?
– Одна… Нет, раньше я жила здесь с мамой. Теперь одна. Мама говорила, что наверху живут другие люди – это такие же как мы.
– Наверху?
Она кивнула. В огромных зрачках отражалось оранжевое пятно очага. Когда она начинала говорить, ресницы её вздрагивали, словно она хотела закрыть глаза и увидеть всё, о чём говорит. Когда слушала – не двигалась вовсе.
– Наверху… – повторила она. – Там, на скале. Мама говорила, чтобы я никогда не ходила туда. Там плохо, потому что нет моря.
Он поглядел вверх. Сквозь редкий дым мерцали звезды. Он никогда не слышал, что в этих местах можно подняться на скалу и, напротив, спуститься к морю. Ближайший безопасный спуск в 14 километрах отсюда. А здесь… Слишком хрупкая порода, острые скалы, слишком высоко… Слишком коварные мели – даже с моря не подплывёшь. Интересно, как она ловит рыбу?
Она немного помолчала, потом заговорила снова:
– Мама говорила, что ещё там живут мужчины. Это такие, как ты?
– Да.
– Мама говорила, что мужчины – это плохо.
– Почему?
– С ними сначала хорошо, но потом они уходят, и остаются дети.
– По-твоему, дети – это плохо?
– Я не знаю, как это – дети.
– Они такие же, как мы, только маленькие.
– Как жуки?
Он усмехнулся:
– Нет. – Потом вытянул вперед руки и показал примерно полметра. Подумал, что она не поймет и движением показал полметра от пола. – Вот такие.
Она кивнула, но спросила снова:
– Они как мужчины или как я?
– Нет, они совсем другие. Такие же, как мы, только другие. Ты тоже была ребенком, давно. Помнишь, когда ты была маленькой?
– Помню. Тогда мне всегда было весело.
– Детям всегда весело.
Конец ознакомительного фрагмента.