Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
Шрифт:
Вся эта история является затянувшимся предисловием к небольшому эпизоду на тему об отношении к Сахаровым "их круга". Я упоминал уже, что не все даже из числа близких друзей с пониманием отнеслись к голодовке. А уж что по этому поводу говорилось "в миру"- трудно вообразить. Чего только на Сахаровых не навешивали: и экстремисты, требующие для своих детей особых условий; и использование своего авторитета правозащитников для обустройства лично-семейных дел; и что чуть ли не все это по нотам разыграно КГБ, а Лиза помогает… Обсуждая однажды весь этот ворох нелепиц с Я. А. Смородинским, я услышал от него очень запомнившиеся слова: "Общество само свергает своих героев. Со временем они обществу просто надоедают, становятся невыносимы со своим героизмом. Точно то же самое произошло и с Пушкиным".
Почти полтора десятка лет я помню даже сокрушенный вид, с которым Смородинский это говорил. Но если вдуматься, то ничего сногсшибательного здесь не высказано. Просто,
Расскажу напоследок то, что мне известно о реакции академиков, к которым Сахаров обращался за помощью. Еще до начала голодовки от Зельдовича пришло ответное письмо, в котором (пересказ Елены Георгиевны) в адрес Сахарова говорилось много хороших слов, но объяснялось, что ни он (Зельдович), ни "хороший парень Женя Велихов" сделать ничего не могут. А в январе 1987 года, от одного из близких к Юлию Борисовичу Харитону людей, я узнал о его реакции. История заслуживает того, чтобы ее рассказать.
Для справки: будучи семнадцатью годами старше Сахарова, Харитон лет на пять раньше начал работать над атомным проектом. Так же, как и Сахаров, Харитон трижды Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и Государственной премий, не один десяток лет был научным руководителем «объекта». Насколько я знаю, к его мнению прислушивались даже при выдвижении кандидатов на Нобелевскую премию по физике (о таких вещах, как депутатство в «старом» Верховном Совете СССР и прочем, я уж не говорю).
На «объекте» Харитон и Сахаров проработали вместе больше пятнадцати лет, и Юлий Борисович очень любил А.Д., высоко ставил его талант и способности. Как-то, в кругу друзей, рассказывая о масштабах сделанного Сахаровым, Харитон поставил себе в особую заслугу то, что вот однажды, в чисто теоретическом вопросе, оказался прав он, а не Сахаров; Юлий Борисович этим явно гордился.
После того, как судьба их развела, контактировали, естественно, мало. Когда Сахаров обратился к Ю. Б. с просьбой насчет Лизы, тот был научным руководителем «объекта». И Харитон пошел к шефу КГБ — Андропову. Его аргументация сводилась к следующему (она дается как бы прямой речью Юлия Борисовича, но, конечно, это только мой пересказ чужого рассказа, в который я старался не вносить смысловых искажений): "Не знаю, что такого могла натворить эта девушка, что ее нельзя выпустить из страны, но хочу обратить Ваше внимание на то, что, на одной чаше весов здесь — отказ ей в возможности выехать (настолько ли он принципиален?), а на другой чаше — жизнь и здоровье Сахарова, человека с мировым именем, великого ученого, сами знаете, сколько сделавшего для страны. И если никаких фундаментальных причин для того, чтобы ее не выпустить, нет, а для Сахарова так важно, чтобы она выехала, то, просто во имя сохранения жизни Андрея Дмитриевича, я думаю, ее надо выпустить". На что Андропов ответил в том смысле, что он понял позицию Харитона, что принять решение — не в его власти, но что он обещает довести точку зрения Харитона до тех, кто решение принимает…
Оставлю будущему историку разбираться с тем, насколько Андропов лгал Харитону насчет своей несвободы в принятии решений. Но, мне кажется, было бы грешно не сделать кое каких выводов из истории о голодовке 1981 года уже сегодня:
1. "Никогда и ничего не просите у сильных…" — эта максима М.А.Булгакова наполняется новым смыслом. Одно дело — всепокорнейшая просьба к начальству; другое — готовность зайти в отстаивании своих требований так далеко, чтобы даже несклонному к рефлексии тупице стало ясно, что дальнейшая неуступчивость будет ему (тупице) очень дорого стоить.
2. Делать все придется самому — не рассчитывай, что кто-то все сделает за тебя. Раз дело необходимо тебе, то оно, как золото высокой пробы, на 95 процентов должно «состоять» из твоих душевных и физических сил.
3. Имеет смысл заниматься "трудными задачами": через пять лет канули в Лету все вопли и умничанья по поводу голодовки, и остался в истории подвиг двоих, своей решительностью спасших ни в чем неповинного человека.
Два не публиковавшихся ранее письма А.Д.Сахарова.
Первое письмо привезла из Горького Елена Георгиевна в декабре 1981 года.
Мы бесконечно благодарны всем, кто поддержал нас в эти трудные дни — государственным, религиозным и общественным деятелям, ученым, журналистам, нашим близким, друзьям — знакомым и незнакомым. Их оказалось так много, что невозможно перечислить. Это была
Сейчас мы рады, что не омрачили Рождество и Новый Год своим близким и всем нашим друзьям во всем мире.
Желая счастливого пути Лизе, я надеюсь на воссоединение всех разлученных и вспоминаю прекрасные слова Михайлы Михайлова, что родина не географическое и не национальное понятие, родина — это свобода.
15 декабря 1981 Горький, Андрей Сахаров
Второе письмо разыскала в бумагах Андрея Дмитриевича директор "Архива А.Д. Сахарова" Белла Коваль, за что я приношу ей благодарность.
Доктору Луи Мишелю, доктору Жан-Клод Пекару
Академия Наук Франции
Дорогие друзья!
Я узнал от моей жены о Ваших планах поездки еще до начала голодовки. Сейчас (в основном от нее же и через Лизу, а также из радио) я знаю, что Вам удалось сделать. Я убежден, что Ваши действия, Ваша поездка с официальными рекомендациями, встреча с академиками Александровым и Скрябиным, Ваша настойчивость при этом, Ваши пресс-конференции в Москве и в Париже — все это имело большое значение.
Вы приехали в решающие дни нашей голодовки, когда власти предприняли последнюю попытку сломать нас. Как Вы вероятно знаете, 4 декабря к нам в квартиру вломились, выломав дверь, 8 человек, нас вывезли, насильно разъединив при этом, поместили в разные больницы, где каждый из нас ничего не знал о другом. В это время на нас оказывалось сильное психологическое давление с целью добиться прекращения голодовки. Но наша твердая позиция, и все нарастающая мировая кампания в поддержку нашего требования, в которой важную роль сыграли Ваши действия (мне кажется очень правильным, что Вы действовали в Москве), заставили власти отступить. Непереносимая для нас личная трагедия, которая казалась почти неразрешимой, получила благополучное завершение.
Я убежден также, что значение этой так трудно доставшейся победы далеко выходит за чисто личные рамки — именно потому, что столь многие люди во всем мире выступили на стороне справедливости и прав личности, и победили.
Я глубоко благодарен Вам за Ваше участие в моей судьбе и в этом деле, за большие усилия, значение которых трудно переоценить. Я также благодарен всем Вашим коллегам, которые поддерживали Вас в Ваших действиях.
Я пишу Вам от своего имени и от имени моей жены Елены, которая разделяет эти чувства.
19 января 1982 Горький, Андрей Сахаров
Название данной главы совпадает с заглавием одной из самых известных работ А.Д.Сахарова. Странным образом именно эти два слова наиболее адекватно характеризуют основное содержание настоящей главы.
…Через пару недель после возвращения Сахаровых из Горького в Москву мы, под руководством Елены Георгиевны, начали приводить квартиру на Чкалова в порядок. И хорошо, что не затянули с этим — через некоторое время Сахаровых так закрутило общественной деятельностью, что уже в апреле 1987 года они буквально удрали в Горький: вообще говоря, действительно надо было собрать и перевезти оттуда вещи в Москву, но они провели там целый месяц, работая в более спокойной обстановке. А квартира на Чкалова требовала, чтобы к ней приложили руки — семь лет ветшали обои, стирался пол и приходила в упадок обстановка, семь лет накапливался различный хлам и чужие вещи. (Вернувшийся из лагеря Алеша Смирнов увез по весне два огромных тюка самиздата, до того хранившегося на антресолях.) В этот период мне (в числе других друзей дома из тех, кто помоложе) часто приходилось приезжать на квартиру для разборки вещей и книг, для вытаскивания мусора и проведения мелкого ремонта. В один из таких приездов я застал Елену Георгиевну в мрачном расположении духа. В ответ на расспросы она отвечала в том смысле, что чему радоваться-то? Мы, дескать, здесь, в тепле и уюте, а люди в лагерях сидят. В телефонном разговоре Горбачев как бы пообещал Сахарову выпустить диссидентов, но что-то КГБ пока не шевелится (разговор происходил во второй половине января). "Знаешь, пока были там, в Горьком, ну, вроде, ты никому ничего не должен: что мог, то сделал- обратился к мировой общественности, письма написал в защиту конкретных людей. Что еще можно сделать? Сам сидишь под колпаком… А сейчас надо ведь что-то делать, торопить начальство…"