Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
Шрифт:
Ответ не заставил себя ждать. Замечаний не было, но подпись "А.Сахаров" была заменена подписью "Б.Смагин". Я долго объяснял ему, почему мне нужна его подпись, и что все так поступают. Еле уломал.
Надо сказать, что мои предыдущие и последующие редакторские «встречи» такого рода с академиками всегда проходили успешно. Исправления были, но подписи никто не снимал. Это к вопросу о щепетильности.
Последняя встреча была в мае 1988 г. Цветущий Тбилиси. Международный симпозиум по физике элементарных частиц. Оформляя документы в гостинице, я мельком глянул в лежащий на столе администратора список приглашенных ученых. Первым в нем значился А.Д.Сахаров. Я обернулся — он стоит за моей
Но тут я встретился с другим Андреем Дмитриевичем, с человеком, прошедшим все искушения и испытания: он был вознесен на небеса и сброшен в глубины ада, и устоял, не поступившись ничем, оставаясь самим собой.
Вечером мы сидели у него в номере, смотрели документальную ленту (в этой гостинице «люкс» маленький телевизор был лишь в номерах "люкс").
Я не видел А.Д. с 1953 г., 35 лет. И вот передо мной сидит немолодой человек, и манера говорить стала более замедленной, но — тот же Андрей.
Потом, когда мы наблюдали за его парламентской борьбой, было заметно, чего это ему стоило. Он старел на глазах. Тем более потрясало мужество, с которым он отстаивал свои принципы на трибуне съездов, — тот же интеллигентный, сдержанный, с тихой речью, несгибаемый человек, которому ничего не надо для себя, но так много- для других. Святой человек.
Нет пророка в своем отечестве.
Д.С.Чернавский
Визит в Горький
Хочу рассказать о посещении А.Д.Сахарова 25 февраля 1985 г. в Горьком. Это был мой последний визит: в декабре 1986 г. Сахаров был уже в Москве. В чем-то это был обычный визит, но в чем-то и необычный.
Сперва немного истории. Ссылка А.Д.Сахарова в Горький застала научную общественность врасплох. Мнением ученых на сей раз правительство не интересовалось, даже "осуждающих писем" не потребовали. Однако перед Академией наук встали проблемы.
Во-первых, останется ли А.Д.Сахаров членом Академии наук. Решение зависело от позиции Президиума и членов АНСССР. А.Д.Сахаров не был исключен из Академии. И то слава Богу. Было ли это проявлением элементарной порядочности или результатом расчета — сейчас уже не важно.
Во-вторых, останется ли А.Д.Сахаров сотрудником ФИАНа и сохранятся ли научные контакты. Это зависело уже от Президиума АН СССР и ее президента А.П.Александрова. Началась работа. Митингов, лозунгов и публичных выступлений не было; была работа, требующая ума, мужества и хладнокровия. Нужно было на высших уровнях иерархии АН СССР разговаривать, уговаривать, аргументировать и т. д. Основную часть этой работы взяли на себя член-корреспондент АН СССР Евгений Львович Фейнберг и руководитель теоретического отдела академик Виталий Лазаревич Гинзбург. В результате Президиумом АН СССР было дано «разъяснение» в следующей форме: "Считать академика Сахарова А.Д. сотрудником ФИАНа, выполняющим работу в г. Горьком в соответствии со специальным решением Правительства СССР". (Я не уверен, что этот документ где-нибудь сохранился, поэтому цитирую его по памяти.)
До сих пор считаю это «разъяснение» шедевром бюрократического крючкотворства АН СССР, в данном случае сыгравшего положительную роль. Реально это означало, во-первых, сохранение за Сахаровым статуса сотрудника ФИАНа (и зарплаты) и, во-вторых, возможность непосредственных научных контактов с сотрудниками теоретического отдела. Подразумевалось, что люди, посещающие Сахарова в Горьком, не будут участвовать в каких-либо политических акциях. Об этом были оповещены и сотрудники отдела, и Андрей Дмитриевич. Это условие не было оформлено как официальное, да, по-видимому, таковым
Был оговорен (уже официально) ритуал визитов; сотрудники ФИАНа приезжают в Горький по два-три человека, предварительно известив руководство института и получив согласие.
В целом это была победа, и серьезная. Не знаю, будет ли она отмечена в истории (от историков часто серьезные явления ускользают, больше внимания обращается на мишуру и шумиху). Возможно, будущие историки вообще все переврут, ибо с будущими историками это часто будет случаться.
Визиты были добровольными, тот, кто не соглашался с условиями, просто отказывался от поездки (был, кажется, всего один такой случай). В течение шести лет многие из сотрудников теоретического отдела побывали у Сахарова по несколько раз.
Выглядело это следующим образом: ночь в поезде, утром в Горьком, добираемся до квартиры Сахарова на краю гоpода на первом этаже многоэтажной башни (сейчас на ней мемориальная доска). В коридоре перед квартирой стоял стол с телефоном и стул. На стуле сидел милиционер (в полной форме и "при исполнении") и спал на столе. Проснувшись, он смотрел паспорта, сверялся со списком, иногда звонил куда-то и пропускал. После этой процедуры входили и выходили из квартиры без формальностей.
В тот день, 25 февраля 1985 г., мы (я и мой коллега — молодой сотрудник теоротдела) приехали как обычно утром, прямо к завтраку. Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна встретили нас тепло, душевно. Завтрак готовили все вместе, тоже как обычно. Говорили о делах семейных, институтских, о погоде, о науке. О политике не говорили, это табу соблюдалось. Елена Георгиевна была как всегда умна, обаятельна. Сахарова более интересовала наука. Тем не менее, чувствовалась какая-то напряженность, которой раньше, в прежние визиты, не было. После завтрака мыли и убирали посуду, в основном это делали мужчины. Елена Георгиевна присутствовала, но была нездорова и ей трудно было нагибаться.
Ритуал уборки посуды в доме Сахарова особый, это я понял еще в предыдущий визит. Сахаров в Горьком был один. Тогда это выглядело так — А.Д. сказал: "Люсенька, уезжая, оставила записку, что делать и куда что ставить; мы сейчас так и сделаем… Эту тарелку нужно вытереть (взгляд в записку) — вот этой тряпочкой. Эту кастрюльку нужно поставить… (снова в записку) — вот на это место".
На этот раз записки не было, но была сама Люсенька. Убирая, мы снова заговорили о науке, и Сахаров поставил кастрюльку "не на то место". В тот же момент последовало «замечание», не громко, но резко, жестко, повелительно: "Андрей, ты снова кастрюлю не туда поставил!" И ответ Андрея Дмитриевича: "Люсенька, не сердись, я немного заговорился, сейчас я переставлю". Еще более трогательным был его взгляд, виноватый, робкий, просительный и полный любви.
Да, Господь наградил А.Д. даром — любить женщину, одну, единственную; любить беззаветно, беспредельно, растворяясь в своей любви и подчиняясь ей. Ответна эта любовь, или безответна, — не так уж важно, ибо "царствие Божие внутри нас". Счастье — так любить — редко кому дается; и обыкновенным людям, лишенным его, даже трудно представить, что это такое. А.Д.Сахарову было дано. Свою первую жену Андрей Дмитриевич любил столь же сильно и преданно, и был с ней счастлив; преждевременную кончину ее переживал очень тяжело (она умерла от рака в сравнительно раннем возрасте).