Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
Шрифт:
И все же через три дня он рухнул.
Андрей Сахаров. Горький, Москва, далее везде. Нью-Йоpк, изд-во им. Чехова, 1990.
Елена Боннэр. Постскриптум. Книга о горьковской ссылке. Paris, Ed. de la Presse Libre, 1988. М., изд-во СП Интербук, 1990.
Э.Б. Глинер
Создал "иное время"
Я познакомился с А.Д. (так, по традиции, физики обычно звали Андрея Дмитриевича) в 1967 г. Тогда он еще жил возле метро Сокол, в одном из домов с "квартирами повышенной метражности", построенных для тех, кто был втянут в гигантский
Мы обсуждали некую курьезную теоретическую возможность. А.Д. нарисовал оси координат — "как учат на первом курсе", заметил он. На графике появилась кривая, та, которую я до этого обрывал в зоне курьеза. Но А.Д. продолжил ее дальше, как мне казалось, в зону абсурда. "Вот здесь начинается содержательная физика". Я не понимал. Звонил телефон. Я ожидал А.Д., лихорадочно соображая… Да, он прав.
Схватывать идею на лету — отличительный признак способного индивидуума (и все хорошие физики-теоретики таковы). Мгновенно продолжить идею, увидев смысл в заключении, которое большинство считало бы абсурдом, — отличительная черта гения.
Редко, но систематически, я стал бывать у А.Д. Надо было просто позвонить ему, он сразу называл время, обычно в тот же день. Мы работали в разных областях. Физику элементарных частиц я знал не лучше, чем, вероятно, большинство читателей этих строк. Тем не менее (или поэтому?) на основе неких общих представлений я активно отрицал возможность кварков как реальных частиц, а не как некоего абстрактного описания внутренней геометрии элементарных частиц. А.Д. улыбался — мягкий, но красноречивый ответ (а обычно теоретик нетерпим). Как раз в то время он обдумывал эксперименты по обнаружению кварков. Мою область, эйнштейновскую теорию гравитации, А.Д. не знал в технических деталях, но зато с первого взгляда видел такой широкий спектр нерутинных теоретических возможностей, который недоступен узкому специалисту.
Иногда он доставал исписанные общие тетради и читал мне оттуда. Постепенно я догадывался, что это шутки, изложенные в стиле научной теории, и соответственно начинал их обсуждать в шутливом тоне. Он был как будто удовлетворен. Попрощавшись и спускаясь по полутемной лестнице (А.Д. жил уже в другой, тесной квартирке на ул. Чкалова), я вдруг думал: "Да шутка ли это или предвидение научных забот следующего века?" По рассеянности я сворачивал в заставленный пустой тарой и залитый лужами двор. В обстановке этого "Пикника на обочине" мысль о будущем сменялась соблазном: "А может удастся стрельнуть билетик?" — от дома А.Д. было рукой подать до Театра на Таганке.
В беседах А.Д. со мной политические темы редко затрагивались. С одной стороны, вплоть до перестроечной эпохи рубцы марксистского воспитания мешали мне понять глубокую идею принципиальной необходимости конвергенции двух систем, активным пропагандистом которой он был. С другой стороны, была моя лагерная выучка — никого не провоцировать на криминальные речи (сахаровский «самиздат» я получал от близких друзей, никогда от него самого). Лишь его редкие замечания помогали догадаться, как сформировались его политические взгляды. Но однажды, уже в дверях на лестницу, Елена Георгиевна, супруга А.Д., задала мне вопрос: "Как в Ленинграде?" В ответ на мое неопределенное мычание, она назвала десятки тех, кто уже не мог молчать или не мог смолчать и оказался один на один с "морально-политическим единством" партийно-государственной монополии.
Я ушел пристыженный за свое неведение, за молчание, за непонимание, что же все-таки происходит, как жить. Это было началом "социологического кружка", которому я отдал почти пять лет жизни. Мы, несколько негуманитариев, поставили себе как первую цель разобраться в понятных для нас точных терминах, почему и октябpьская революция, и победа над нацизмом, обе породившие столько
Наша группа не стала диссидентской. Она распалась до выхода в самиздат (возможно, я опубликую в дальнейшем ее материалы). Но сколько семян, брошенных супругами Сахаровыми, не только взошли, как в нашем случае, но и дали плоды? А идея конвергенции двух систем, поддержка которой была триумфом политического мышления А.Д.? Я думаю, это единственное политическое кредо, которое, возможно, могло бы спасти перестройку, и спасти страну от кровопролитных потрясений. Увы, перестроечные мыслители, столь много заимствовавшие у А.Д., забыли, у кого, собственно, они учились. Без обмана и подлога правящая элита не могла бы назвать себя единственной реальной политической силой в стране, претендуя на власть, которую следовало бы уступить тем, кто говорил о реформах, когда это считалось государственным преступлением.
Но вернусь к встрече с А.Д. в Стэнфорде. Я заговорил с ним о физике. Он почти сразу перебил: "Знаете, у нас сейчас многое изменилось. Приехав, вы нашли бы совсем другую страну. Люди заговорили…" Затем он стал рассказывать о расследовании деятельности бюрократии. Помню, он упомянул Управление мелиорации, которое, получая из бюджета огромные суммы, лишь несколько процентов тратило на собственно мелиорацию, остальное съедал аппарат. А.Д., мне кажется, не согласился с моей насмешкой над кооперативами при «социализме», но не стал возражать. "Забастовка шахтеров полностью изменила ситуацию в стране", — сказал он. "Она вызвала кризис власти. Хуже, чем сейчас, положения в стране никогда не было. Так продолжаться не может. Решающие изменения произойдут еще в этом году". И затем: "Много умной и энергичной молодежи пришло в политику. Я предвижу перемены к лучшему". Они действительно произошли, хотя пока только на восточно-европейской периферии.
И вот это трагическое известие: А.Д. не стало.
Я не был его близким другом. Поэтому не мне писать о личных качествах А.Д. Взамен я скажу несколько слов о его, на мой взгляд, главном и эпохальном достижении в физике.
Центральными фигурами двух основных эпох в физике, классической и релятивистской, были Ньютон и Эйнштейн, оба — создатели теория тяготения. От теории до осмысления ее лежит, однако, громадная дистанция. Я думаю, что ключевое слово, равно применимое к обеим упомянутым теориям, это пока привычка, восхищение, а не понимание.
Обе теории опираются на закон Галилея: все тела, независимо от любых их свойств, в поле тяготения движутся по одному и тому же закону — с ускорением, одинаковым для всех тел. В этом смысле поле тяготения универсально, в отличие от всех других физических полей (например, электрическое поле вообще не влияет на движение незаряженного тела).
В силу закона тяготения, траектории движения тел не могут быть какими угодно, они образуют бесконечное, но определенное по своим свойствам множество. Из допускаемых теорией траекторий можно строить различные фигуры, — примерно в том же смысле этого слова, как в «школьной» евклидовой геометрии это делают из прямых и их отрезков. Но геометрия, связанная с тяготением, более сложна. Во-первых, она использует кривые линии. Во-вторых, ее фигуры не статичны, а динамичны, потому что она рассматривает и зависимость этих фигур от времени. Таков, говоря, конечно, очень приблизительно, подход к описанию тяготения в теории Эйнштейна.