Он мой кошмар
Шрифт:
Но все когда-то должно заканчиваться. Неудачи, привязанности, страхи…
Я нашла равновесие, перестала задавать себе вопросы касаемо этой темы. Подтянула учебу. Поехала в область на соревнования. Привезла вузу желаемую победу. Нас автоматом зачислили в финал, который пройдет уже в Питере. Даже согласилась на Лесину идею отпраздновать свой день рождения.
Все постепенно стало налаживаться, а потом в один из дней я вернулась домой после учебы и обнаружила, что нашу квартиру обчистили. Вынесли деньги, что мы с мамой
Но самое обидное — ноутбук. Я работала почти полгода, что его приобрести. Откладывала большую часть зарплаты… Почему-то именно эта потеря стала для меня спусковым крючком.
Замки были целы. Дверь открыли ключом.
Это сделал отец. Мама не стала писать заявление. Снова его пожалела. А я… была настолько подавлена, что просто физически не смогла пойти в полицию. Прорыдала полночи.
Вот и сейчас спряталась за зданием университета, вытирая нежданные слезы, плотно прижавшись спиной к стене и неуклюже чиркая зажигалкой.
Никогда не курила, но почему-то именно сейчас решила, что эта пагубная вещь может мне помочь.
— У тебя все в порядке?
Голос Андрея раздался где-то сбоку, и сигарета выскользнула из моих пальцев. Это он ее забрал.
27
Андрей
Не хотел же. Ни видеть. Ни говорить.
— Мы едем, Андрей? — Николина вклинивается в мои мысли, вынуждая обратить на нее внимание.
— Ага… — киваю, а взглядом уже как минуту зацепился за рыжую макушку.
Еська стоит с обратной стороны здания вуза. Одна. Прижимается спиной к стене. Ее волосы развеваются на ветру и, видимо, лезут в глаза, потому что она постоянно их поправляет.
— Прыгай, я сейчас, — бросаю Нике ключи от своей тачки.
— Ты куда?
— Надо.
Царева прищуривается, ловит мой взгляд и приподымает бровь. Теперь уже пялится на Токареву.
— Это же… блин, как ее? — щелкает пальцами, прикусывая нижнюю губу. — Танцует…
— Для прокурорской дочки у тебя очень плохая память.
— Пошел ты, Панкратов. Жду тебя десять минут и уезжаю.
— Машина моя.
— А ключики уже нет, — трясет в воздухе брелоком и засовывает тот в карман. — Вали давай, Ромео.
Цареву я знаю, что называется, с горшка. Наши родители уже больше двадцати лет дружат семьями.
Она младше. Весной только школу закончила. Теперь вот предки пристроили ее в местный универ. В Москву не пустили. Беспокоятся за девочку.
Смеряю мелкую взглядом и делаю шаг в сторону Еси. Оставляю Нику с ее едкими уточнениями позади.
Я намеренно избегал Токареву, потому что проиграл в заключенном с Костровым пари. Без грязи. Никто не спорил на нее.
Была гонка. Тот, кто проигрывает, отходит в сторону. Вполне справедливо.
И я держался. Почти две недели. Срок внушительный, да и к тому же разве мы обсуждали такое слово, как «навсегда»? Я дал Костру время, он облажался. Так что…
Заворачиваю за угол, впечатываюсь глазами в скукожившуюся фигуру. Токарева стоит с сигаретой в руках, остервенело чиркает зажигалкой, но огонь мгновенно гаснет на ветру.
Не сразу замечаю слезы. Лишь когда очередной порыв подхватывает рыжие пряди, открывая взору ее покрасневшие щеки и влажные глаза.
— У тебя все в порядке?
Вытягиваю руку, чтобы забрать сигарету. С сопротивлением не сталкиваюсь, скорее, наоборот, с обреченностью во взгляде.
— Да, спасибо, что спросил, — упирается затылком в стену, чуть запрокинув лицо к небу. — У меня все хорошо.
— И поэтому ты стоишь тут в слезах?!
— Именно поэтому. Радуюсь.
— Что за повод?
— Придумай сам.
Токарева делает шаг в сторону, но я автоматом перехватываю ее руку под локоть.
— Отвали от меня, Панкратов. Не трогай.
Она не повышает голос. Наоборот, говорит еле слышно. Очень непривычно видеть ее такой. В моей голове уже давно сложился абсолютно другой образ.
— Ладно. Я отпускаю, а ты объясняешь, что произошло.
— Ты не отстанешь?
— Нет.
— Как было хорошо, когда ты меня не замечал.
Она издает глухой смешок, а я выпускаю ее руку из захвата. От Еськиных последних слов внутри поднимается протест. Какая-то слепая уверенность в том, что на самом деле она так не думает. Я видел ее обескураженность моим безразличием. И взгляды на себе ее тоже ловил. Довольно часто.
— С чего бы начать? Наверное, с того, что мой отец — алкоголик и бывший зэк…
На губах проскальзывает ядовитая улыбка. Она говорит медленно, с расстановкой. Ловит мой взгляд и немного прищуривается. Словно проверяет на вшивость.
— …его недавно отпустили, досрочно. Мама верит, что он изменится. Но он этого не сделает, — переходит на шепот. — Я удовлетворила твое любопытство?
— Слезы только поэтому?
— Какая разница, из-за чего я плачу? Просто отвали от меня! Слышишь? Не трогай и не подходи больше! Никогда.
— Ты обещала, — напираю, оказываясь к ней еще ближе. Между нами буквально пара сантиметров.
Она дергается, делает шаг в сторону. Успеваю перехватить этот порыв. Прижимаю ее к себе. Крепко, до хруста костей. Трогаю длинные рыжие волосы, пропуская пряди между пальцами, и чувствую, как воротник моей футболки под распахнутым джемпером становится мокрым.
Это происходит за какие-то секунды…
— Я так его ненавижу, — обмякает в моих руках, загребая в ладони ткань футболки где-то в области груди. — Он все вынес. Все деньги… ноутбук, я так долго работала. Копила. А он просто украл и пропил. Я же его дочь.