Он не хотел предавать

Меркулов Феликс Геннадьевич

Леже раскладывал на столе свои чертежи и план Рублево-Успенского шоссе. Теоретический замысел требовал точной привязки к местности. Подходящие ремонтные работы шли только на одном отрезке шоссе. Любови не нравилось, что там при обочине стояли строительные вагончики, в которых днем и ночью кто-то находился. Леже убеждал ее, что лучшего места не придумаешь. Есть другой вариант, похуже, — мост. Но там прямая как стрела трасса, а бетонную опору моста трудно не заметить.

— А бульдозер не заметить легко? — парировала Любовь.

—

Он стоит за поворотом.

— А если в ту ночь его откатят на сто метров?

— Тогда и будем искать другой вариант.

Наступили темные, густые, чернильные августовские ночи. По ночам звезды сверкали высоко в небе миллиардами точек, не отдавая света земле.

— Сейчас или никогда, — заявил Леже.

Дешевый шоферский пафос! По существу, он так и остался дешевкой, тупым механиком, которого раз в жизни волна случая вынесла наверх. Если бы неудача, Леже до сих пор подкручивал бы гайки в чужих лимузинах, вытирал руки о грязную майку, рыгал, ругался, пил молодое виноградное вино и разбивал сердца продавщиц в окрестных барах. Из какого городишки он был родом? Департамент Марна… Он говорил, да она путала названия.

Но сейчас выяснять отношения казалось поздно. Они все задумали. Оставалось осуществить.

— На этой неделе, — предупредил Леже. — Оттягивать некуда, он опять уезжает.

Любовь сама рассказала о предстоящей поездке Завальнюка в Италию. Все вдруг становилось серьезно.

Леже принес из холодильника бутылку своего любимого рома «Guavaberry», плеснул в стакан, ножом надрезал себе палец и выдавил в стакан каплю крови.

— Что ты делаешь? — удивилась Любовь.

— Дай свою руку, — приказал он.

— Ты что, свихнулся?! — Она спрятала руки за сипну. — Отстань! Нет!

Леже силой вырвал ее руку. Она затрепыхалась, но кричать не могла — их могли услышать, окна спальни Завальнюка выходили на гараж. Леже заломил ей руку за спину.

— Видишь? — сказал он. — Я сильнее тебя.

Он сжал ее руку так, что она не могла шевельнуться, и только вздрогнула, почувствовав лезвие ножа на своем пальце. Он выдавил несколько капель ее крови в стакан:

— Пей.

— Ты рехнулся.

— Пей!

— Ни за что!

Он схватил ее за горло. Люба стиснула зубы и вертела головой, но Леже сумел силой влить ей в рот несколько капель. Остальное он осушил одним глотком и сразу отпустил ее руки.

— Дебил! — крикнула она, потирая затекшие запястья.

Леже снисходительно ухмыльнулся.

— Без жертвы нет удачи.

Люба отхлебнула ром из бутылки. Ей мерещился во рту металлический привкус крови, хотелось его перебить.

— Когда? — спросила она.

— Ты не должна знать, — хладнокровно ответил Леже.

— Как это — не должна знать? Говори — когда!

— Когда я решу.

Люба задохнулась от ярости:

— Здесь я решаю! — и наотмашь влепила ему пощечину.

И тут же пожалела, что не сдержалась.

Леже рассеянно провел ладонью по покрасневшей

щеке, поднялся с кресла. Любовь испугалась, что он собирается уйти. Но он внезапно развернулся и залепил ей такую оплеуху, что у нее зазвенело в ушах, а из глаз брызнули слезы.

— Запомни, что здесь решаю я.

— Скотина, я тебя убью, — прошептала Люба.

— Сначала убей своего мужа.

Это было так грубо! Она никогда не называла предстоящую смерть Завальнюка убийством, она говорила: «несчастный случай», «катастрофа», «авария». «Мой муж попадет в аварию»… «Когда произойдет этот несчастный случай»…

Леже впервые назвал вещи своими именами. Ее продрал мороз.

Видимо, он пожалел, что переборщил с ударом, сходил на кухню и принес из морозильника лед в полотенце. Заставил ее приложить лед к распухшей щеке.

— Если завтра он увидит синяк, что я скажу? — глядя на себя в зеркало, крикнула Любовь.

Он небрежно отмахнулся:

— Ты выкрутишься.

В тот вечер они больше не ссорились, а обсуждали план во всех подробностях.

— Я позвоню тебе и скажу: «Мы выезжаем через сорок минут» или «Мы выезжаем через полчаса». Это сигнал, — инструктировал ее Леже. — Через столько минут ты должна позвонить Завальнюку на мобильный и сказать что?..

Любовь кивнула, продолжила:

— Сказать, что у меня началось кровотечение. Чтобы он поскорее приезжал. Что мне нужно в больницу.

— Потом ты позвонишь в «Скорую», — подсказал Леже.

— Я позвоню по ноль три и пожалуюсь на плохое самочувствие. Посоветуюсь, что принять. А если они все же отправят машину?

— А ты говори с ними так, чтобы не отправили! — резко оборвал Леже. — Пусть посоветуют выпить аспирин! Я не обязан за тебя думать.

— Тогда они не зарегистрируют вызов.

— Дура, ты же в своей стране живешь, должна такие вещи знать…

— Какие?

Леже ответил не сразу. Налил себе рома, медленно сделал глоток.

— Что знать?! — взъярилась она. — Должна знать, что давно везде стоят компьютеры. Диспетчер не регистрирует вызов, если не отправляет машину, но компьютер все регистрирует: время звонка, номер телефона, и главное — разговор. Плевать тебе на регистрацию. Пусть зафиксируют звонок.

Любовь задумалась.

— Они же не вечно будут хранить эти разговоры? Сколько?

— Две недели. Их прослушивает начальник медицинской части, или как он там называется. Две недели, потом стирают. С тебя вот так хватит. Говори долго. Жалуйся наболи, на кровотечение…

Версия такая: у нее открылось кровотечение, она в панике позвонила в «Скорую». Разумеется, все машины оказались на вызовах. Тогда она позвонила мужу и стала его торопить…

— Что мне делать потом?

— Мужа долго нет. Ты в панике. Ты звонишь домработнице и просишь ее приехать. Алена приедет и побудет с тобой до утра. К тому времени твое состояние резко улучшится. Медицинские подробности придумай сама.