Он приехал в день поминовения
Шрифт:
Жиль ясно представлял себе ее разговоры с пьяницей мужем, когда тот, пошатываясь, возвращался вечером с работы.
– Приезжал? Опять ничего не привез? Чего ты ждешь? Почему не выложишь ему все?
Жиль выехал на Плас д'Арм. На огромной площади ни клочка тени. Вокруг - тенты кафе и магазинов, расцвечивающие ее красными, желтыми, оранжевыми пятнами.
Почему Жилю захотелось посидеть в холодке, зайти в "Кафе де ла Пе", выпить чего-нибудь освежающего, позволить себе несколько минут бездумного отдыха? Он заколебался: он редко бывал в кафе. Наконец
По сторонам он не смотрел. А когда все-таки огляделся, то пожалел о своем решении: прямо напротив него пили аперитив молодые люди и среди них Боб.
– Официант, выжмите мне лимон в стакан воды... Впрочем, нет. Дайте пива.
Это быстрее, чем ждать, пока выжмут лимон. Боб в упор смотрел на него наглыми выкаченными глазами. Его спутники тоже повернулись в сторону Жиля. Разговор явно шел о нем.
– Эжен, четыре "перно"!
– заорал Боб.
Чувствовалось, что здесь он в своей стихии. Вот так, перебираясь из кафе в кафе, он проводил свои дни, и, по мере того как они уходили, лицо его все больше багровело, глаза блестели ярче, голос становился раскатистей.
Был ли он в это утро под хмельком? Во всяком случае, судя по числу блюдечек, он принялся уже за третий аперитив.
Жиль охотно бы ушел, но официант все не нес заказ. Жиль нервничал. У него было дурное предчувствие. На другом конце зала разговор о нем продолжался. Кузен Элуа распалялся все пуще. Сказал несколько слов вполголоса, потом взорвался:
– Кто это выдумал, что я сдрейфил?
Приятели принялись его урезонивать, втайне, вероятно, надеясь, что он их не послушает.
Тогда, в доказательство того, что он-таки не сдрейфил, Боб вскочил, уронив мраморный столик. Схватил с подноса у подоспевшего в этот момент официанта рюмку с чем-то желтоватым, опрокинул ее, не разбавив водой, утер рот тем же вульгарным жестом, что и почтальон, которого Жиль видел в Ниёле.
Затем направился к кузену.
– Продолжаем шпионить?
– вызывающе осведомился он, предварительно убедившись, что все глаза устремлены на него.
Жиль не повел бровью, не сказал ни слова. Он сидел на своем месте, стараясь не смотреть на Боба.
– Не желаете отвечать? Какие мы, однако, гордые, даром что спим с бабой, отравившей нашего родного Дядю!
Теперь Жиль уже не мог уйти: кузен загораживал ему дорогу. Боб был гораздо сильнее его. К тому же на стороне Боба было еще одно преимущество - грубость. Неожиданно он схватил Жиля за плечи и поставил на ноги; потом правой рукой ударил его по лицу- раз, другой, третий...
Подбежавшие собутыльники с трудом оттащили скандалиста.
– Ах, сволочь! И такая мразь еще хамит моей матери, напускает на нас шпиков!
Когда Жиль, опомнившись, изготовился к защите, было уже поздно: Боб отпустил свою жертву. На улице, под окнами кафе, распахнутыми навстречу весеннему дню, скапливались прохожие.
– Сюда, пожалуйста, - пробормотал официант.
Жиль увидел, что рука у него в крови, и понял, что ему говорят. Послушно проследовал в уборную, взял салфетку. Нос и щека у него вспухли,
– Месье Боб ужасный задира. Но скандал заводить не стоит...
Об этом не было и речи. Обмывая лицо водой из-под крана, Жиль не испытывал ни обиды, ни злости. Чувство, охватившее его, походило скорее на печаль.
Ему испортили утро - одну из самых светлых минут с тех пор, как накануне дня поминовения он высадился в Ла-Рошели в не по росту длинном пальто и нелепой выдровой шапке.
Всего полчаса назад, на маленьком ниёльском кладбище, где все трепетало от полноты жизни, у него родилось ощущение, что он стоит на пороге большой правды, обретает великую уверенность...
Официант не слишком тактично объявил:
– Можете возвращаться - он ушел. Пиво подать?
Жиль выпил кружку, чтобы отбить привкус крови во рту. Соседи проводили его взглядом до машины. Ему было ни капельки не стыдно, что его ударили: он никогда не чванился своей физической силой.
Мотор долго не заводился - Жиль был слишком поглощен своими мыслями. А добравшись до причалов, где, как всегда в этот час, выгружали рыбу ловцы сардин, он и вовсе перестал думать о Бобе.
Жиль машинально окинул взглядом большое здание, где помещалась контора фирмы "Басе и Плантель", и расположенный чуть подальше "Лотарингский бар", за кремовыми занавесками которого наверняка пребывал на своем посту Бабен.
Взволнованный до глубины души, он поднялся по лестнице особняка на набережной Урсулинок, толчком распахнул дверь. Посреди комнаты, растопырив руки, стояла Алиса, портниха с булавками во рту примеряла на нее весенний английский костюм.
– Колетта наверху?
– Я не слышала, чтобы она спускалась... Да что это с тобой?
Алису поразило выражение его лица, лихорадочная торопливость движений. Шагая через несколько ступеней, он взлетел на третий этаж, где чуть не столкнулся с мадам Ренке, которая при виде его распухшего лица в свой черед вздрогнула от изумления.
– Где тетя?
– спросил он.
– У себя.
Жилю не пришло в голову, что Колетта, может быть, одевается. Он распахнул дверь в ее спальню так же стремительно, как в гостиную. Колетта застегивала блузку, и Жиль мельком увидел краешек ее груди.
– Извините, тетя... Вы на минутку мне нужны. По-моему, я...
– Что с вами, Жиль? Упали?
– Пустяки!.. Тетя, по-моему, я отгадал.
– Что отгадали?
– Слово...
Жиль сказал и сам испугался. Ему не терпелось проверить, прав ли он. Откроет ли наконец этот проклятый сейф свою тайну?
Последние три дня они с минуты на минуту ждали ареста Колетты, которая все с тем же хладнокровием приготовила чемоданчик с вещами на случай отправки в тюрьму.
Последние три дня, за столом, они избегали касаться известных тем, обращаясь с Колеттой как с больной, которую врачи считают обреченной.
– Ключ на месте? В ящике комода? Пошли, тетя! Вы должны при этом присутствовать.
Колетта кончила одеваться, и в косых лучах солнца, вливавшихся в комнату, заплясали золотые пылинки.