Он приехал в день поминовения
Шрифт:
Таким он выступал в том венском кафе с тяжелой позолотой и пухленькими амурчиками.
А вернувшись домой, писал: "Дорогой Октав..." Бедный папа!
– вздохнул Жиль.
И перевел взгляд на портрет матери. Это была одна из тех плохо отпечатанных открыток, которыми торгуют в антрактах циркачи и артисты мюзик-холла. На матери был памятный Жилю сценический костюм - розовое, облегающее бедра и голени трико оттенка тающей конфеты.
Вид матери в этом наряде неизменно шокировал Жиля. Сейчас он тоже отвел глаза.
–
За что его прощать? Он сделал лишь то, что считает своим долгом. И все-таки Жиль чувствовал себя виноватым перед ними всеми - перед Мовуазенами, включая даже дядю, перед матерью, на сестру которой он начинает атаку.
По комнате незримо скользила легкая тень, как в ту ночь, когда Колетта бесшумно вошла к Жилю, чтобы унести ключ от сейфа.
Сегодня она ночует в тюрьме. Ради нее...
Потом она уедет. Уедет с другим, с Соваже, а Жиль...
Заснул он не раздеваясь и, как в детстве, до утра терзался кошмарами. Раз даже проснулся весь в поту, сел на кровати с ощущением, что кричал во сне, и напряг слух, словно пытаясь расслышать в тишине безлюдного дома эхо собственного голоса.
В девять утра Жиль, бодрый, хотя и бледный, позвал Ренке к себе в кабинет. Перед ним лежала пачка писем.
– Не будете ли добры разнести их, месье Ренке?
Затем Жиль пошел в гараж, где не спеша обменялся несколькими фразами с тестем.
Рабочие и служащие украдкой наблюдали за ним: в утренних газетах появилось сообщение об аресте Ко-летты Мовуазен. Содержались в них и намеки на сцену, разыгравшуюся накануне между Бобом и Жилем "в "Кафе де ла Пе".
В одиннадцать Жиль вошел в "Лотарингский бар". По серьезности Бабена он понял, что тот уже получил его письма. Однако судовладелец не выказал ни малей-, шего недоброжелательства. Напротив, в глазах его читалось нечто вроде почтительности, и он первым встал с места, подошел к стоике, подал молодому человеку руку.
Им больше не было нужды в многословных объяснениях.
– Может быть, вы и правы, месье Жиль. Я только не уверен, хорошо ли вы представляете себе, какие силы привели в действие. Вы не знаете Жерардины. Она так просто не сдастся
Чуть позже за окном магазина Жиль увидел тетку, и она на секунду повернула, голову в его сторону.
Больше его не останавливали ни колебания, ни угрызения совести. Войдя во Дворец правосудия, он уже не заплутался, как накануне, в лабиринте лестниц и коридоров.
– Попрошу доложить обо мне прокурору. Полагаю, что он меня ждет.
В три часа пополудни вышел экстренный выпуск "Монитора", улицы и набережные огласились выкриками газетчиков, люди начали собираться группами, у дверей магазинов замахали руками спорщики.
Неожиданный поворот дела об отравлении. Жиль Мовуазен, наследник своего дяди, выступает в роли обвинителя!
Освободят ли Колетту Мовуазен?
– Почему ты не сказал мне, Жиль?
А почему он должен
– Это правда, что тетушку Элуа посадят? Ты считаешь, что твоего дядю отравила она? Кстати, тебе много раз звонили.
– Знаю.
– И дважды заходил Плантель
– Знаю.
– А-а!
– разочарованно протянула Алиса. Но тут же перескочила на другую тему:
– Я велела продолжать ремонт в гостиной и спальне.
– Тебе виднее.
– За что ты злишься на меня, Жиль? Можно подумать, что ты меня разлюбил.
– Полно! Уверяю тебя, ничто не изменилось... Кажется, подъехала машина. Звонят. Это, конечно, Плантель. Скажи, пожалуйста, Марте, чтобы его провели в кабинет.
Внешне судовладелец остался прежним: как всегда элегантно одетый, он старался держаться уверенно, непринужденно пошел навстречу Жилю, протянул руку.
– Добрый день, Жиль! Я заезжал уже два раза и... Жиль не подал руки и ограничился тем, что предложил:
– Садитесь, месье Плантель.
– Курить можно?
– Прошу вас.
Сквозь открытое окно от грузовиков, выстроившихся у решетки, тянуло отработанным бензином.
– Мне нет нужды говорить вам...- начал Плантель, несколько раз положив то правую ногу на левую, то левую на правую.
Жиль разглядывал его начищенные до зеркального блеска ботинки.
– Вам нет нужды говорить со мною вообще, месье Плантель. Письмо мое вы получили, следовательно, в курсе дела.
– Жерардина звонила мне и...
– Я тоже с нею виделся.
– Я тщетно пытался ее уговорить не...
– Не сомневаюсь, что вы дали ей разумный совет, месье Плантель. К сожалению, моя тетка не слушает никаких доводов. А так как совершенно необходимо, чтобы Колетта была освобождена и признана невиновной...
Плантель, выбитый из седла, остолбенело поглядывал на этого мальчика, который еще так недавно умел лишь робко лепетать, а теперь с грозной невозмутимостью вел речь о предании суду сестры своей матери.
– Вы напрасно трудились приезжать,- продолжал Жиль с почти нечеловеческим хладнокровием.- Я и без этого знаю, что вы сделаете все от вас зависящее, чтобы Колетта и доктор Соваже были признаны невиновными. Не так ли?
– Но... Поскольку они действительно невиновны, я, разумеется...
Серая коленкоровая папка лежала на столе. Судовладелец заметил ее и запнулся.
– Что касается...
– "Акулы" и смерти юного Жана Агадиля...
– с безжалостным спокойствием продолжал Жиль.
– Клянусь вам, если бы мы могли предвидеть...
– Это не имеет значения, месье Плантель. Сделанного не воротишь, правда?.. Его матушка, кажется, торгует сардинами на углу улицы Дю Пале?
– Я готов...
– Не сомневаюсь. Позднее, когда все встанет на свое место, не исключено, что я раскрою в вашем присутствии эту папку и мы с вами сожжем некоторые документы.