Он сделал все, что мог
Шрифт:
— В мае — июне, насколько мне известно, а мне, конечно, далеко не все известно, потому как непосредственно отсюда забрасывается только часть агентуры, остальные, по-моему, после подготовки передаются в распоряжение армейских отделов абвера, так вот, отсюда шла активная заброска лазутчиков в район Воронежа — Курска, группами и в одиночку, но сейчас, похоже, под Вязьму.
— Под Вязьму?
— Да. Между прочим, неделю назад паши «пропагандисты», эта же школа официально называется пропагандистской и иногда выполняет такие функции, так вот, неделю назад забросили под Вязьму листовки: «Русские, кончай перекур».
— Что
— Пока что определенно нельзя сказать. Может, для отвода глаз. И вот что еще. Если весной гнали составы под Орел, то сейчас под Духовщину. И почти совершенно открыто, даже демонстративно. Похоже, что немцы что-то мудрят.
— Мудрят или мудрили, Роман Маркович, но это уже не важно. Карты их раскрыты. И ваша доля участия в этом есть. Русские и правда скоро кончат перекур, но зато им дадут прикурить. Да, а что Ромашов? Ничего о нем не слышал в последнее время…
— Паша Ромашов?.. Убит еще в лагере военнопленных.
— Убит?.. — Березин побледнел, поднялся и, склонив голову, помолчал. — Паша был моим соседом по лестничной площадке, — сказал он. — Как мне об этом Люсе… У нее трое малышей. Да, а как ваша семья, Роман Маркович?
— Не знаю. Я, как мне и было сказано, ничего тут не скрывал, указал довоенное местожительство, но о семье, правда, не упомянул. Но Фишер ее, вроде разыскал.
— Фишер?.. Откуда вам это известно?
— Он мне сам сказал. И еще сказал, что теперь их люди «позаботятся» о ней.
— А не шантаж это?
— Навряд. Он мне разрешил, даже не разрешил, а приказал написать жене письмо, и он отправит его своей почтой.
— И как вы, когда сообщил вам о вашей семье?
— Я его поблагодарил.
— Хорошо, Роман Маркович. Написали жене?
— Написал.
— Написали, что служите у немцев?
— А что же еще я мог написать?.. Письмо — их почтой.
— Очень хорошо, Роман Маркович.
— Да что же тут хорошего, Семен Семенович? Кто же я теперь для жены?.. Изменник, предатель. Это ужасно! А люди, мои бывшие коллеги, если они там есть, тоже будут знать, что я изменник. Представляете?
— Представляю, — сочувственно сказал Березин. — Такова наша доля, Роман Маркович, в этой войне. От жены получили?
— Пока что нет. Может, все это вранье, может, семьи моей уже и нет, а Фишер просто шантажирует, хочет посредством этого держать меня в своих руках.
— Может, так, а может, и нет, — сказал, поразмыслив, Березин. — Скорее всего, не так. Скорее всего, он взял вашу семью заложниками и хочет, чтобы вы об этом знали. А как он сейчас к вам относится, доверяет?
— По-моему, он никому не доверяет, хоть и приходится доверять. А что ему делать без этих подонков?.. Играет на одном: туда вам дорога закрыта, а здесь «райское» будущее обеспечено, выполняйте только то, что вам прикажут. Элементарно. А что касается меня, то я теперь уже помощник Фишера. Дело в том, что я его раненым выволок из нейтралки. Мы в районе Духовщины разминировали линию обороны наших, тут таким способом проверяют агентуру, да это же тогда, когда тебе, Сережа, удалось уйти. Ну, после этого Фишер и взял меня к себе в помощники. Теперь-то, думаю, я тут задержусь.
— Очень хорошо, Роман Маркович, очень хорошо, — сказал Березин. — Ну а насчет вашей семьи — будем надеяться на лучшее. Придет время — все узнают. Ну а как вам тут живется?
— Как?.. Весело.
— Извините, глупый вопрос. Знаю. Сам бывал в таком положении. Центр запрашивает, не хотите ли вы уже отдохнуть? Вы хорошо поработали.
Роман усмехнулся.
— Разве война уже кончилась?
Березин поднялся, молча потискал Романовы плечи, потом сказал:
— Центр запросил — я должен был поставить вас в известность. Запрос чисто человеческий. Предел нервам есть у каждого.
— Семен Семенович, считайте, что я уже ответил на запрос центра, — сказал Роман. Ему показалось, что Березин его уговаривает, и он почувствовал себя даже неловко: разнюнился тут насчет семьи.
— Собственно, другого ответа я от вас и не ждал, Роман Маркович. Без вас все надо было бы начинать сначала. Да теперь, если Фишер действительно взял вашу семью заложниками, выводить вас из игры нельзя. Сережа, кажется, вам сказал о присвоении очередного звания и награде, позвольте и мне поздравить. Сережа, а насчет последней шифровки ты сказал?
— Нет.
— Роман Маркович, еще те две группы, о которых вы сообщили через партизанское подполье, прихлопнуты. Спасибо. Да, есть у меня к вам еще один вопрос, Роман Маркович. Это уже из области социологии, психологии что ли. Скажите, что за люди сюда попадают, кто они, что их побуждает становиться на путь измены, вам тут, надо полагать, виднее. Понимаете, когда им уже дают по рукам — начинают всячески выкручиваться: мы не такие, мы вон какие, мы только, чтоб к своим попасть.
— Всякие бывают, Семен Семенович. В основном, конечно, наши враги: либо осколки недобитых классов, либо в чем-то провинившиеся, обиженные, уголовники, разные подонки, отщепенцы, есть и обыкновенные трусы, шкурники. Здесь, попятно, тоже не просто распознать: редко кто себя открыто выставляет, да и то — для камуфляжа. Но бывают и такие, которые и правда избирают порочный путь перебраться к своим. Хотя бы тот же Копица да и… Ты извини меня, Сережа, надеюсь ты правду там о себе сказал?
— Сережу оставьте, Роман Маркович, — усмехнулся Березин. — Он такой же, как и вы. О вас мы долго ничего не слышали и вынуждены были продублировать на всякий случай. Свою задачу он выполнил.
— Сережа?!.. — вытаращил глаза Козорог. — Так что же это ты, Мамочкин-папочкин, и словом не обмолвился?.. Летчик! «На честном слове и на одном крыле».
— А ты, Рома, хоть одним словом?.. А я и правда, и летчиком-радистом был.
— Ну вот мы в основном, кажется, и познакомились, — сказал Березин, — перейдем к делу. Давайте сперва решим такой вопрос…
В этот момент в дверь условно постучались. Березин взглядом приказал Роману оставаться на месте (видимо, так было заранее условлено с Дубовым), а он и Мамочкин моментально тихо исчезли в другой комнате.
Это возвратился Степан Дубов, запер за собой дверь на ключ и сказал:
— Спокойно. Сейчас сюда зайдет мой кореш, дежурит он у биржи, сменится и зайдет. Пронюхал, зараза, что у меня есть самогон — дай опохмелиться, голова трещит. Не нравится он мне, во все щели нос сует: «Это не к тебе приходил власовец?» Пусть заходит, пусть тебя увидит тут, тебе ж еще не раз придется приходить сюда. Не теряйся, я ему быстро залью глотку — и коленкой под зад. Делай вид, что мы тут с тобой бухарили.