Он сказал / Она сказала
Шрифт:
Обычно мне все удается, но тут я забуксовала после первого пункта.
Я не могу допустить, чтобы мои снимки появились в Интернете.
В прошлом году по «Радио 4» я услышала, что можно купить программу, распознающую лица. То есть любой может загрузить фотографию, а приложение прошерстит гугл-картинки и найдет соответствия. Мне подобное представляется чем-то из области столь любимой Китом фантастики, но мы должны принимать в расчет все технические новинки. Скорее всего, у Бесс есть наши фотографии. Мы ведь не знали, до чего она коварна, так что снимки просто висели по всей квартире. Она могла
Половина девятого, офис еще закрыт, и мне в голову приходит трусливая мысль, как всего этого избежать. Я звоню в центр, хотя мне прекрасно известно, что сработает автоответчик. Я оставляю сообщение с просьбой удалить фотографию по личным причинам и надеюсь, что они тактично воздержатся от вопросов. Я счастлива – я зарабатываю на том, что люблю, но моей карьере, конечно же, мешает желание оставаться в тени. Пару раз в год мне приходят уведомления от сайта с вакансиями; я их непреклонно удаляю. Нельзя, чтобы мой профиль вышел в топы.
Я сразу заметила, что в определенные моменты в поведении Бесс сквозит безумие. Но лишь в Замбии я поняла, что она упряма так же, как Джейми. Я часто думаю, неужели она живет, как и мы, со всей этой историей, что мельтешит на заднем плане и выступает вперед только при затмении. Нельзя прожить пятнадцать лет с тем же уровнем накала страстей. Должно быть, накатывает волнами, как у меня. Или у Джейми с его кампанией, которой управляют не законы, а движение планет.
Я просидела в кресле несколько часов, все тело затекло. Поднявшись, чувствую, как ломит поясницу. Иду в туалет четвертый раз за утро. Сортирую там журналы на две стопки – женские и мужские. «Новый ученый», «Новый гуманист» и «Ночное небо» для Кита, «Новый госслужащий», «Волонтер», «Беременность и роды» для меня. Чтобы сохранить равновесие, сползаю вниз по лестнице задом наперед, параллельно поправляю картины на стене. Это фотографии затмений – глянцевые черные круги, окруженные языками белого пламени, больше похожие на произведения абстрактной живописи, нежели на снимки природного явления. Они висят в хронологическом порядке, подписей нет, но даже если я перевешу их, Кит без труда определит, какие именно я поменяла местами.
На комоде у входной двери – наша свадебная фотография в маленькой серебряной рамке. Светлый образ с привкусом горечи – два испуганных ребенка в одежде с чужого плеча стоят на ступенях в районе Ламбет. С Кита сняли бинты всего за день до свадьбы.
За стеной зашумели строители, там идет ремонт. Несколько лет подряд в доме слева ютились две разные семьи, а в прошлом году его купили Ронни и Шон. Теперь они сносят перегородки, которые поставили прежние жильцы, чтобы их троим детям было просторнее. Как все, кто переезжает сюда, они страшно недовольны, что дом в Крауч-Энд оказался им не по карману. Наш район Хэррингей прозвали «Стремянкой», потому что на карте улицы между Уайтмен-роуд и Грин-лейнс и впрямь похожи на поперечные перекладины лестницы. Уилберхэм-роуд – шестая снизу. Когда мы сказали Ронни и Шону, что живем здесь с 2001-го, Шон присвистнул: «Да вы, наверное, в деньгах купаетесь». Может, так бы оно и было, если бы все пошло по плану, однако Кит зарабатывал куда меньше, чем мы рассчитывали, а содержать особняк Эдвардианской эпохи удовольствие не из дешевых. Если бы мы не перекрыли крышу, то смогли бы смотреть на звезды, лежа в кровати. А потом мы узнали, что понадобится ЭКО. После трех неудачных попыток стало ясно, что придется перезаложить дом.
Кит ненавидит Ронни
«У вас там места полно, еще бы, без детей-то. Нам бы поменяться».
Я сдержалась. Дождалась, пока она войдет, а потом бросилась домой и впечаталась в Кита так сильно, что след от его зубов алел на моем лбу до конца дня. Я бросилась на диван и рыдала. Кит ругал Ронни – бестактная грубиянка, дура! – и хотел пойти разобраться с ней. (За меня он всегда переживал сильнее, чем за себя.) Я уговорила его остаться.
Я собрала сумку на случай экстренной необходимости, сунула заметки по родам в боковой карман. И доктор, и свекровь говорят, что они не понадобятся, но не приготовить сумку – значит искушать судьбу. Я не переживаю из-за родов. На тридцать седьмой неделе мне предстоит кесарево сечение. Что меня беспокоит, так это новые отношения, которые возникнут после. Я стану матерью двоим детям, а мы станем родителями. Не представляю, как это будет – мы с Китом уже не вдвоем. Всю жизнь я делила с кем-нибудь на двоих – сначала я и мама, потом я и отец, затем череда близких друзей в школе, в колледже я и Лин, а теперь я и Кит. Конечно, между нами порой незримо присутствует Бесс. Я вспоминаю о ней каждый раз, когда вижу или нащупываю шрам Кита – глубокую борозду с бугорками.
Звенит дверной звонок. Почти каждый день почтальон приносит мне посылки для других. Я работаю дома, поэтому соседи по Уилберхэм-роуд постоянно просят принять их заказы. Мне не трудно. По крайней мере, теперь, когда я жду ребенка. Против громоздких вещей я никогда не возражала. Когда-то у нас в холле почти целую неделю простоял комплект садовой мебели для 32-го дома. Боль причиняли только детские вещи – Ронни постоянно приходили посылки из магазинов. Пакеты с крошечной одежкой были злой насмешкой, визгливый голос в голове твердил: «Выбрось их, выбрось их, выбрось их».
Холл, открывающийся сразу же после входной двери, – мое любимое место во всем доме. Пол выложен старинной плиткой с витиеватыми узорами – на «E-Bay» такая стоит тысячи фунтов, а входная дверь – настоящее произведение искусства с четырьмя подсвеченными окошками. Через цветное стекло я разбираю, что это не почтальон, а Мак. У него теперь довольно своеобразный профиль. Он начал отращивать бороду еще до того, как она вошла в моду, и теперь стал похож на писателя Д. Г. Лоуренса. В сравнении с пышным рыжим облаком на лице Мака бородка Кита смотрится как легкая небритость.
– Чем обязана? – снимаю цепочку и распахиваю дверь.
На Маке тяжелые ботинки и твидовые брюки на подтяжках, натянутых поверх рубашки с коротким рукавом. В руках у него большой коричневый бумажный пакет, похожий на те, куда американцы складывают покупки в магазине – как показывают по телику, только на этом логотип «Кофе/Кость». Это я придумала написать именно так, через косую черту.
– Кофе без кофеина для кальция, хлеб грубого помола, на десерт пара кексов. А еще свежевыжатый сок. – Он вынимает четыре пластиковых стакана с дырочками в крышке под соломинку – фиолетовый, желтый, оранжевый и зеленый; судя по оттенку, внутри болотная жижа.
– Что это за фигня? Эктоплазма?
– Конопля и пырей. – Он расставляет их на кухонном столе. – А вот и гвоздь программы.
Это бульон из мозговой косточки, на самом деле вкусный и наваристый. Весь район его обожает.
– Присматривать за тобой так, как Кит, я не смогу, но уж накормить обязан.
– Ну, что ты, не стоило… – Рот наполняется слюной, и я понимаю, что и вправду еще ничего не ела. – Проходи.
– Извини, я побежал. Жди меня примерно в это время каждый день, пока Кит в отъезде. Если что-то нужно, ты скажи, ладно? Как ты вообще?