Он тебя недостоин

Винк Таня

– Не… не надо… Сынок, ты ей объясни… А то я это… не могу… – Нестор упал на диван.

Денис, не вдаваясь в подробности, объяснил, в чем дело, и к концу рассказа лицо Наташи мало чем отличалось от мертвенно-бледного лица Нестора.

– Я не знаю, чем это закончится, – сказал Денис.

– И ничего нельзя сделать? – растерянно прошептала девушка.

– Не знаю… Он как клещ вцепился в вашу драку… М-да, это война.

– Какой ужас… – простонала Наташа, – это все из-за меня… – Ее подбородок задрожал. – Это я виновата… Я одна… – Она зажала рот рукой и заплакала.

– Доча… – вскинулся Нестор, – не плачь. Ты не виновата… Это сука Рева… – Он снова опустил голову на грудь и затих.

– Что тут происходит? – В дверях стояла испуганная Люба в пижаме и пестрой шали, наброшенной на плечи.

Наташа пулей выскочила из столовой и через ступеньку помчалась наверх. Она заперлась в комнате и не слышала, как Люба и Денис отвели отца в спальню.

Глава 12

В

это время в доме Николая Петровича шел мужской разговор. Дом этот находился на той же улице, что и дом Нестора, и расстояние от ворот до ворот, в соответствии с показаниями спидометра, было пятьсот десять метров. Дом этот Петрович купил по совету друга – бывший хозяин обанкротился и превращал все в деньги, а Колян как раз искал, где бы свить уютное гнездышко с молодой женой. Покупать квартиру он не хотел – собирался реализовать мечту молодости о собственном доме с подъездной дорожкой и крытым бассейном, которую никак не удавалось внушить бывшей супруге, оставшейся в квартире в центре города.

Мама Лешки, Лиля, коренная киевлянка, ко времени знакомства с Коляном с наследственной гордостью и кротостью влачила полунищее существование в старом доме с прогнившими лагами и перекошенными дверями и даже в страшном сне не видела себя где-то еще, кроме родного центра. Старый дом сыграл свою роль в жизни Коляна, потомственного шахтера, – он охренел от антикварной мебели и изящных кофейных чашечек, ни одну из которых так и не смог взять за причудливо изогнутую ручку своими неуклюжими пальцами, но быка за рога в виде Лилечки взял. Родители Лили, работники библиотеки имени Вернадского, сдались не сразу – им было дико видеть толстые пачки денег в корявых пальцах мужчины, не читавшего Пастернака и Бродского, что, по их мнению, было непостижимо, и то, с какой легкостью дочкин ухажер, не торгуясь, расплачивался на базаре. Их сердцу роднее было скорбное подсчитывание мелочи и перелицовка старого пальто на новый жакет. Сообщение о свадьбе и то, где она состоится, резко пошатнуло кротко-истовую любовь библиотекарей к нищете, и папа слег с предынфарктом. Но это не помешало свадьбе: Колян определил тестя в лучшую по тем временам клинику, приставил к нему круглосуточных сиделок, отплясал на свадьбе и уже наутро активно взялся за вытряхивание из жены и любимых тестя с тещей непонятных ему взглядов на жизнь.

Тестя с тещей он действительно любил, потому как отца потерял в детстве, как и Нестор, с которым они босиком гоняли по улицам и с завистью заглядывались на «богатых», то бишь ребят, у которых отцы исправно приносили домой зарплату. Или мамы приносили, потому как папа мог оставить всю зарплату в генделике. Как получилось, что они с Нестором еще пацанами с полуслова поняли друг друга и отобрали у мальчика-«богача» восемьдесят копеек, неизвестно. Мама тогда сильно отлупила Коляна. Отлупила и расплакалась. Нестор тоже получил свое, а через неделю они снова отобрали деньги. У того же мальчика. И пригрозили, мол, наябедничаешь родителям, сильно побьем. Мальчик наябедничал, и снова Колян с Нестором получили свое. И поняли, что надо не отнимать, а потихоньку красть. Крали по мелочи: то в темноте на чужом огороде картошки накопают и на костре испекут, то консервацию из соседского погреба утащат и съедят с той же картошечкой, то в кладовку проберутся и стащат пару колец свиной колбасы и шмат сала. Потом в дом одного «богача» забрались – он как раз с семьей к морю уехал – и стибрили парадный костюм, две рубашки, кое-что из женского. Рванули на базар в соседний поселок, там их и повязали. Было им по пятнадцать, и они отделались легким испугом – сам директор шахты за них заступился, и их отпустили, пообещав, что следующий раз такое им с рук не сойдет.

Пока мамы растрескавшимися отцовскими ремешками через задницы пытались вбить в их головы аксиому касательно того, к чему приведет такое поведение, Нестор влюбился в белобрысую Маринку, одноклассницу, и ходил за ней по пятам как блаженный, ничего вокруг не видя и не слыша издевательств пацанов. Правда, время от времени он вырывался из пут любви и какому-нибудь особо активному обидчику бил морду, но тут же снова сам себя добровольно опутывал, впадая в несвойственную хулигану эмоциональную спячку. Так казалось Коляну – на самом же деле в душе Нестора бушевал огонь любви, первой и последней. Но Маринка огня этого не видела, потому как на Нестора не смотрела, а смотрела на Генку-картежника. Несколько раз Колян подбивал Нестора, мол, давай накостыляем Генке, но Нестор не хотел. Почему? Наверное, боялся сделать Маринке больно. Попутно с любовью Нестор научился играть в карты, но переплюнуть Генку так и не смог и проигрывал ему сначала рубль, потом пять, потом двадцать пять, а когда на кону стояла сотня, Колян попытался оттащить Нестора от шаткого деревянного ящика, выполнявшего роль стола, и получил в глаз. Но зла не затаил, а помог отдать проигрыш, и больше Нестор играть с Геной не сел, потому как и его, и Коляна на следующий день вызвали повесткой в военкомат, и оставшуюся неделю они прощались с «гражданкой» в соответствии с обычаем: пили водку и таскали девок в кусты. Генка получил повестку на день позже…

Попали Колян с Нестором в горячую точку – в Эфиопию, про которую народ узн'aет только после перестройки,

натерпелись разного и домой вернулись другими. А Генка уже дома и снова с Мариной. Погуляли хлопцы пару недель и полезли в шахту. Генка в шахту не полез, он вообще не работал. Марина забеременела, они поженились. Дружба продолжалась, но в каком-то странном русле: Нестор был у Маринки чуть ли не на побегушках. Генка вернулся к картам, «работал» по ночам, а днем спал. Родилась Юлечка, и Маринка попросила Нестора стать ее крестным отцом. Такой вот поворот… Нестор подошел к просьбе очень серьезно: приготовил малышке дорогой подарок, золотую цепочку с золотым крестиком, куклу, набор детской посуды и ярко-красную дерматиновую коляску. С той поры его частенько можно было видеть рядом с этой самой дерматиновой коляской. Вдруг Генка повел себя по-свински – завел любовницу, и Маринка об этом узнала. Нестор решил воспользоваться случаем, мол, выходи за меня, я тебя люблю и в обиду не дам. То ли из-за довольно резкого отказа Марины, то ли из-за взрыва метана, в ту неделю унесшего жизни восьми друзей-горняков, Нестор заявил, что больше в забой ни ногой, что соберет чемодан и уедет к чертовой матери.

К чертовой матери ехать не пришлось – очень скоро вырисовался вектор направления. Друг по той самой горячей точке предложил непыльную работу. Колян послушал и тоже согласился. Они закатили прощальный банкет в ресторане у памятника Ленину, и поезд умчал их на восток, в Ростов. Работа заключалась в перекраске легковых автомобилей. Уже через неделю они получили по двести рублей в беленьком конвертике. Они не спрашивали, за что такие деньги, – догадывались. Потом им велели перебивать номера на двигателях и кузовах. Платить стали больше, но работать приходилось в поте лица и даже по ночам. Часть денег отсылали домой. Нестор два раза в год, ко дню рождения Юлечки и к Новому году, ехал в Шахтово и после этого еще долго носил в сердце счастливый смех крестницы и улыбку Марины – любовь его оказалась вечной. Марине он тоже делал подарки, то колечко, то цепочку, но ходили упорные слухи, что Генка подарки эти проигрывал. Почти шесть лет Нестор и Колян горя не знали, но внезапно нагрянула милиция, и ОПГ, как их окрестили в деле из восемнадцати пухлых томов, пошла по этапу за угоны и убийства владельцев авто, о которых Колян и Нестор догадывались, потому как иногда салоны были забрызганы кровью. Через пять с половиной лет их освободили по амнистии, и они рванули домой – проведать могилы матерей, которых то ли они в гроб загнали, то ли жизнь, то ли все вместе взятое. Нестор с подарками наведался к Марине, а она какая-то чумная – Генка ушел к очередной любовнице в верхний поселок, и все было бы как обычно, но любовницей оказалась подружка детства и по совместительству крестная мама Юльки. Марина угостила Нестора чаем и пирогами и сказала, что видеть никого не хочет и его, Нестора, тоже. Нестор чаю выпил, перекинулся с крестницей парой слов, и они с Коляном снова уехали. На северо-запад, в Киев, там их уже ждали. Но теперь они не красили автомобили, теперь они работали на умного человека, а в телевизионных новостях и прессе такая работа называлась «рейдерство». Деньги потекли рекой. Колян влюбился в полудохлую интеллигентку Лилю, превратил ее в утонченную куколку, завернутую в меха, купил квартиру ныне покойным тестю с тещей, себе тоже купил и отвел Лешку в детский сад. Нестор же смотреть не мог на женщин – его сердце под завязку было наполнено любовью к Маринке. Он усыновил Дениса, приобрел подержанный «мерседес», хороший костюм, дубленку и рванул в Шахтово. На что он надеялся – неизвестно…

Тома уже отправилась спать, а Николай Петрович, пока сын разговаривал по скайпу с бухгалтером клуба, потягивал какой-то премерзкий, но очень полезный витаминный коктейль, который жена заставляла его пить, и пялился в телевизор, ровным счетом ничего не понимая и ничего не видя.

– Тварь! – Алексей заскрежетал зубами и ударил кулаком по стене. – Мы все оплатили!

Николай Петрович посмотрел на сына:

– Это не имеет никакого значения…

– Папа, но ведь я все делал честно…

– Дело не в твоей честности. Дело в жадности Ревы. Ночной клуб не хоспис и даже не ресторан, и мы с Нестором предупреждали тебя о рисках. Теперь надо спокойно обдумать, как сохранить свои бабки. – Он подался вперед и поставил стакан на дизайнерский журнальный столик. – У тебя есть какие-то идеи?

– Убить его! – выпалил сын.

– Ну… Это плохое решение.

– А какое решение ты предлагаешь?

Колян задержал взгляд на сыне.

– Я завтра позвоню Гоги. Против лома нет приема, окромя другого лома.

Глаза Лешки ожили.

– Ты… Ты серьезно?

– Конечно. За Гоги маленький должок, – продолжил Петрович, надеясь, что вор в законе Гоги до сих пор живет по понятиям, иначе бы его лишили столь высокого звания. – А насчет того письма… – он скривился, – детский сад какой-то. – Он прикусил губу и пожевал ее. – Расскажи Наташе и забудь.

Алексей отрицательно мотнул головой:

– Я расскажу, я письма этого не боюсь… Но Лена… Наташа не простит меня. – Он сел на диван рядом с отцом и прижал руку к груди. – Я не знаю, как получилось… Я не оттолкнул Ленку, понимаешь? Не оттолкнул из-за ее отца. Я боялся… – Он пожал плечами. – Я ненавижу себя за это! Я повел себя как… как последняя проститутка. – Он откинулся на спинку дивана и закрыл лицо руками.