Он тебя недостоин

Винк Таня

Глава 4

У нее нет мамы. Она не знает, как мама выглядела, не сохранилось ни одной ее фотографии, они сгорели при пожаре, который она не помнит, – вся квартира выгорела из-за телевизора. Она знает только имя – Юлия – и что маме было двадцать три года, когда она исчезла. Пропала без вести. Пошла в магазин и пропала. В детстве все смотрели на Наташу, как на странное существо, которое надо жалеть: у нее нет мамы! А мамы подружек между собой называли ее сироткой, и в их отношении к ней было что-то слащаво-жалостливое и вместе с тем настороженное. Это бесило Наташу, она плакала, негодовала, но папе ничего не говорила – в потаенных уголках ее непримиримой души пряталось испуганное существо, больше всего на свете боящееся жалости. И так получилось, что к окончанию института она оказалась не только без подруг, но и единственной незамужней девчонкой в группе. А также единственной не живущей в гражданском браке. Почему? Наверное, потому, что она не доверяла парням и всех сравнивала с папой. Сравнение было не в их пользу, а вот Лешка смог поселиться в ее сердце. И немудрено, ведь их отцы из одного поселка, дружат

с пеленок, значит, и между ними существует какая-то связь – неуловимая, но затрагивающая самые нежные струны души… Наташа в том поселке не была, а Лешка рассказывал, что лучше туда не ездить, там сейчас полный мрак, потому как шахту закрыли в конце девяностых годов прошлого века и неизвестно, как люди выживают. Кто решил не выживать, а жить, побросали дома, квартиры и уехали. Наташа слышала про такие поселки, даже по телевизору их видела, и желание побывать на родине предков у нее никогда не возникало, да папа и не настаивал.

Денис, папин приемный сын, помнит ее маму, но плохо, ему было всего восемь лет, когда ее не стало.

– Я понимаю, почему отец не может говорить о твоей маме, – сказал Денис однажды, – ему тяжело. Невыносимо тяжело. Знаешь, я ведь больше никогда не был на том пляже… И на могилы родителей не могу ездить. Они живут в моем сердце, а это самое главное.

Мама тоже жила в ее сердце, и иногда во сне Наташа слышала ее голос – тихий, нежный, неповторимый голос женщины, подарившей жизнь ее душе. Иногда приходили сны, в которых над ней склонялась золотоволосая женщина, и она трогала ее длинные, прохладные на ощупь локоны и счастливо смеялась. А вот ее лица она не видела. Или видела, но потом не могла вспомнить. Она просыпалась с бешено колотящимся сердцем и, стиснув руки, пыталась прокрутить сон во всех подробностях и запомнить. Запомнить все – плечи незнакомки, грудь, шею, голос, каждый его оттенок, каждую вибрацию. Потом она долго хранила этот образ в памяти, пыталась перенести его на бумагу и однажды сунула неумелый детский рисунок отцу:

– Она похожа на маму?

Его подбородок стал жестким, будто вырезанным из камня, между бровей пролегли две глубокие складки.

– По-моему, это ты… – хрипло ответил папа и шумно глотнул.

– Я? – Наташа посмотрела на рисунок. – А я похожа на маму?

– Да…

Дальше она не спрашивала, боясь усилить боль, струившуюся из потемневшего взгляда, читавшуюся в опущенных плечах отца и всей его фигуре в глубоком кожаном кресле. Казалось, даже его седые волосы, блестящие и густые, в один миг потускнели.

– Папочка, – она подалась вперед и коснулась его руки, – я не хотела.

– Все нормально. – Он с трудом улыбнулся. – Когда-то ты должна была об этом спросить.

Отец стремительно поднялся из кресла и вышел из комнаты.

Много раз Наташа приставала к Денису – вдруг он вспомнит какую-то забытую подробность, но он повторял уже сказанное: «У нее были длинные светлые волосы, как у тебя, и большие глаза». Это он точно помнит, а вот цвет глаз… Нет, не помнит. И еще он помнит, что она была такая же худенькая, как Наташа, и ростом ниже папы. Первую встречу с ней он помнит отчетливо, будто это было вчера… Зима. Много-много снега и яркого солнца, даже в окно смотреть больно. Старый дом, все белое – стены, низкий потолок и печь, казавшаяся пузатой, как в мультике про «Золотую рыбку», короткие ажурные гардины на маленьких окнах, он таких окон больше никогда не видел, узкие подоконники – даже локти не поставишь. А за окном, чуть не посреди двора, чудо – толстое-претолстое дерево, корявыми ветвями упирающееся в небо. Денису казалось, что это дерево он уже видел на картинке в книге. На той картинке снега на дереве не было, а были огромные листья, русалка на ветке и кот внизу, цепью к дереву прикованный. Хозяин этого белого домика, розовощекий старик с такой же белой, округло постриженной бородой и реденьким пушком седых волос, колышущихся при каждом, даже едва заметном движении, сидит на краю старого вытертого дивана, улыбается и смотрит на Дениса. Пальцами, похожими на лапки паучка, обхватил острые колени, выпирающие из-под толстой ткани штанов, заправленных в высокие вязаные носки, и Денису кажется, что ног у него нет, настолько они тонкие, а вместо ног у него палочки. За его спиной громоздятся пестрые подушечки с вышивкой, и между этими подушечками втиснут большой серый заяц с двумя белыми зубками, торчащими из-под раздвоенной губы. Денис смотрит на игрушку, но она его интересует меньше, чем скрип половиц. Он просит старика, чтобы тот прошелся по комнате. Старик смеется, встает, и пол скрипит под его ногами. Он подходит к окну и всплескивает большими, как лопаты, ладонями: «Ой, твой папка идет!» Мальчик лезет под короткую занавеску и прилипает носом к стеклу, а там папа и тетя в пальто и без шапки, ее волосы переливаются на солнышке золотом. Они уже на крыльце, и сердечко Дениса вот-вот выскочит из груди: папа вернулся! С криком «Папа!» он бросается к двери и повисает на мужчине. Тот берет его на руки, и лицо женщины оказывается напротив лица Дениса.

– Здравствуй, – говорит она.

– Здравствуй.

Мальчик во все глаза смотрит на нее.

Папа опускает его на пол, тетя присаживается на корточки, и снова их лица напротив друг друга. Она протягивает руку:

– Меня зовут Юля.

Он смотрит на отца, тот одобрительно кивает. Денис пожимает ее руку, теплую и мягкую. Такая рука была у его мамы.

– Я Денис. А ты моя новая мама?

Женщина удивлена. Папа смеется, снова берет его на руки, целует в щеку…

Она была в его жизни почти четыре года. Денис припоминает это время урывками, зато хорошо помнит ощущение свалившегося на него оглушающего счастья. А потом, когда она исчезла, оглушительного горя и ощущения, что его обманули. Второй раз.

Глава 5

Наташе очень не хватало мамы. Нестор это чувствовал, но больше не женился –

возможность и желание были, но так уж получилось, что дочка стала для него смыслом жизни. Не бизнес, не любовницы, а крошечная золотоволосая малышка, выросшая в очаровательную – для отца самую очаровательную в мире! – девушку, дает жизнь его сердцу, наполненному невероятной усталостью. И еще Денис, в один ужасный летний день оставшийся круглым сиротой, своей любовью и преданностью помогает тянуть далеко не всегда приятную лямку жизни. Да и что приятного Нестор помнит? Детство и юность нищие, молодость криминальная, сплошь во взлетах и очень болезненных падениях, и все шальное, все на грани… И всегда казалось: еще немного, и все будет хорошо, все будет так, как он хочет. Но ничего не менялось – наверное, он просто не знал, чего хотел, а все время искал, все время тыкался, как слепой котенок в поисках маминой сиськи… Искал, где его душе будет тепло. Тепло было только в объятиях Юли, но объятия разжались, и он вернулся в привычный холод жизни. Холод этот он помнит, сколько помнит себя: мама его почти не обнимала, отец рано умер от водки, а любви так хотелось… А пуще любви хотелось денег – на них, оказывается, можно купить эту самую любовь. Это сейчас он понимает, что любовь купить нельзя, а тогда задумываться было некогда, тогда деньги текли в его руки рекой. Натекли, и вот они с Коляном уважаемые люди и совладельцы сети супермаркетов, а это, считай, тот же печатный станок – люди кушают каждый день, и продуктовые супермаркеты никогда не закроются. А тогда… Тогда он дома бывал редко, с доченькой все время няни, и вдруг Наташа начала забираться к нему в постель и петь колыбельную…

Шли годы, и уже ничто не могло сравниться с любовью дочери, с ее слезами, когда он уезжал на работу, с ее «Папа, возвращайся скорее, я скучаю по тебе!». А на праздновании ее шестнадцатилетия Нестор понял, что дочка им несказанно гордится. Ох, что с ним было, когда Наташа пригласила его на вальс! Он не помнил, как танцевал, – помнил только невероятно счастливую улыбку дочурки. Закончил танец, поцеловал ее руку с первым в жизни колечком и тут же, сославшись на срочный звонок, ушел на второй этаж. Ввалился в кабинет, закрыл лицо руками и не сдержался, заплакал: вот оно, счастье… Значит, так и должно быть… Нестор поднял глаза к потолку – он частенько так делал, будто в потолочной лепнине прятался тот, кому он доверял сокровенные мысли, – и, давясь слезами, прошептал:

– Спасибо…

Сел за стол и включил ноутбук. Зачем? Чтобы вернуться в прошлое и почувствовать, что даже если что-то было неправильно, у него не было другого выхода. А возвращал его в это самое прошлое фильм «Брат». Возвращал в шальную молодость, когда солнце светило ярче, когда Юля была рядом. Возвращал в неповторимое ощущение счастья, накрывшего его, уже одинокого, в момент, когда он пришел к корешу, владельцу сети видеосалонов, а у того на столе лежит кассета с его любимым фильмом. Лицензионная! Ее как раз собирались размножать. Нестор схватил кассету и с придыханием прошептал:

– Сделай мне копию.

Сделали. Он прижал копию к груди и вдруг понял, что смотреть-то ее не на чем, у него нет видеомагнитофона.

– Поехали, выберем, – сказал кореш.

Отправились в магазин, выбрали «Sony».

– Давай к тебе, я сам подключу, – предложил кореш.

Нестор коробку под мышку и в машину, сидит, трясется от счастья. Трясся он недолго – кореш посмотрел на трехлетний телевизор и говорит:

– А я не могу подключить. Некуда.

Снова поехали в магазин, купили телевизор «Sony», и целые сутки Нестор жил, ел, пил и спал под этот фильм, а няня возилась с крошечной Наташей и его не трогала. Потом вышел «Брат-2», и до сих пор Нестор в машине наслаждается саундтреком к фильмам…

Но счастье безоблачным не бывает – сиамским близнецом за ним тащится страх. Страх потерять. И особенно безумен он у родителей. Нестор, повидавший на своем веку достаточно, и в том числе «не дай бог такое снова увидеть», трясся над дочкой разве что не до припадков с момента, как они остались вдвоем. То бишь втроем, с Денисом. И все время с интересом наблюдал за собой, отцом двух детей, своего ребенка и чужого, потому как думал, что разницы между ними не делал, но на самом деле разница была: за Дениса он не так боялся. Не потому, что мальчик, а потому, что не его кровь. Дениса он усыновил после отсидки, о которой, слава богу, дети ничего не знают и уверены, что до того, как стать совладельцами сети супермаркетов, они с Николаем Петровичем торговали автомобилями и деньги как раз от той торговли, из девяностых годов прошлого века. А годы те были мутными… Впрочем, начинали Нестор и Колян задолго до девяностых, выпихнувших двух пацанов-безотцовщину, с детства промышлявших мелким воровством и грабежами пьяных шахтеров, по глупости на полдороге от генделика до хаты свалившихся в канаву, в зарвавшуюся от безнаказанности банду с такой «крышей», что только круглый дурак не пойдет на крупное дело. И кровавое в том числе. А что, на руках пирата Моргана мало крови? Да его в ней утопить можно! И не тазик наберется, в каком ноги перед сном моют, а бассейн. Или даже док для ремонта танкеров и сухогрузов. Но у людей память короткая и достаточно извращенная, и сегодняшние Морганы себя очень даже хорошо чувствуют, они уважаемые люди. И Нестор Петрик тоже стал уважаемым человеком. Наслушавшись в местах не столь отдаленных умных и образованных людей, он проникся историей родины и вспомнил несправедливо забытого прадеда по маминой линии. Прадед этот, Нестор, в честь которого он и был назван, рубил головы большевикам в Гуляй-Поле и приходился родственником Нестору Махно, за что получил пулю от тех же большевиков. За вольнолюбивый и такой близкий сердцу характер полюбил он прадеда, потому как видел в нем свое отражение, и это нашло оправдание всему, что сам накуролесил. Через хороших ребят за большие деньги закрыл всякой шпане доступ к своему прошлому, намертво застрявшему в ментовской базе, взял фамилию предка, осел в Киеве, и теперь у него все тип-топ.