Она - моё табу

Мирная Настя

Сминаю пальцами покрывало за спиной, не принимая в процессе никакого участия. Стараюсь вообще не касаться блондинки. Смежаю веки плотнее, возвращаясь в иллюзию самообмана. В ошалелых фантазиях трогаю гладкую кожу ненормальной. Впитываю вкус её губ. Вдыхаю аромат лета, исходящий от изящного тела. Глотаю тихий стон, скользнувший из её рта, когда целовались. В мельчайших подробностях вспоминаю, как она облизывала ложку.

Проститутка наращивает скорость, спускаясь к самому основанию, чувствуя мою готовность кончить.

— Фурия… Блядь…

Прорычав это, заливаю разработанную глотку и без сил падаю на спину, мечтая только об одном: чтобы это помогло избавиться

от образа, завладевшего моей сущностью.

Глава 5

Это полнейшее безумие

— Дикий, вставай! — убито хрипит Макеев.

Его скрипучий голос с раздражающими, шипящими интонациями пилкой для ногтей распиливает мой череп. А остальные звуки, издаваемые гудящей лампой и чем-то ещё, расщепляют агонизирующий от бездумной попойки мозг. Скривив лицо в предсмертной гримасе мученика, плюхаю сверху подушку и вжимаю так, что доступ к кислороду перекрывает. Сдохнуть вот так от похмелья и мук совести как нехер делать, но именно этого сейчас и желаю. Прямо здесь и сейчас, на смятой, влажной кровати борделя. Там, где добровольно оставил своё достоинство.

— Блядь, Дюха, если мы не появимся на построении через полтора часа, нам обоим пизда. Будем до конца службы параши языками полировать. — не затыкается Паха, выдёргивая из трясущихся пальцев подушку.

— Похуй. — стону, силясь открыть глаза. Приглушённый свет летнего солнца кажется убийственным сиянием ядерного реактора. Глазные яблоки выжигает. — Отъебись. Вали сам. Дай хоть сдохнуть спокойно.

Издавая какие-то булькающие звуки, переворачиваюсь на бок, но тут же свешиваю башку вниз, вываливая в вовремя подсунутое приятелем ведро большую часть выпитого.

— Бля-я-лядь… Да что же так хуёво? — выстанываю глухим сипом, вытирая рот ладонью.

— Мне ненамного лучше, поверь. — поддерживает Макей, протягивая ладонь. Хватаюсь за неё и позволяю сослуживцу стянуть меня с постели на пол. — Иди в душ и поехали.

Шаркая ногами, как немощный старик, которым себя и ощущаю, бреду в душевую кабину. Встаю под ледяные струи воды, стремясь смыть с себя не столько усталость и похмелье, сколько слой грязи, налипший на кожу и сердце за вчерашнюю ночь. Едва скользнув по краю туманных воспоминаний, не сдерживаю очередного стона.

Пиздец, до чего дошёл. А всё из-за чего? Из-за какой-то невъебенной бесячей царевишны.

Душ немного бодрит и глушит бунтующий в желудке ураган. Но не делает из меня нормального человека. Скорее ходячий труп, двигающийся на последнем догорающем генераторе. Не помню, чтобы хоть когда-то так нажирался. Чтобы прям до поросячьего визга. Ни на восемнадцатилетние, ни на проводах. Вообще ни разу!

— Су-у-ука-а-а. — тяну, хватаясь за вращающуюся на все триста шестьдесят градусов голову.

— Живи, брат. Я один за эту хуетень расплачиваться не собираюсь. — бубнит товарищ, глотая минералку.

Натягиваю форму, беззвучно, но весьма яростно матерясь, когда жёсткая грубая ткань скребёт по разодранным предплечьям.

Выдёргиваю из таких же гуляющих пальцев товарища бутылку и делаю несколько огромных глотков. Морозная жидкость скатывается по горлу, но до желудка не добирается, испаряясь на пересохших каналах глотки. Продираю пальцами слегка отросшие волосы. Провожу ладонью по щетине, осознавая, что времени на бритьё нет. Хотя… Что там время? Никаких сил не остаётся. Задеваю ещё одну отметину Фурии. Перед взглядом встают сощуренные тигриные глаза. Ненависть к Царёвой множится, растёт в геометрической прогрессии, разрастается до пределов вселенной, поглощает все мои мысли и естество.

Сексуального влечения к ней больше не испытываю, но желание стереть с маковых дурманящих губ надменную усмешку пробивает шкалу. Убить в ней привычку унижать и топтать других достигает апогея. Я хочу сломать эту куклу. Отомстить не только за своё поруганное, мать её, достоинство, но и за всех, кого она опускала раньше. Если она приблизится ко мне ближе, чем на два метра, пожалеет о том, что родилась на свет. Не в моих привычках воевать с девушками, но она сама объявила мне войну. И она, блядь, её получит.

Преодолевая тошноту, слабость и выжигающий зрение солнечный свет, выходим с Пахой на улицу. Уже готовы расплачиваться за пьянку собственными душами. Надо только каким-то образом пережить этот день.

— Хуже уже не будет. — сипит недовольно Макей.

— Су-у-к-к-а-а… — скрежещу зубами, напарываясь пляшущим взглядом на огромный кроваво-красный Хаммер и торчащую возле него гарпию. Стерва заинтересованно изучает такого же раскраса, что и дорожный монстр, ногти. Под цвет моей, блядь, крови подбирала? — Не будет хуже, говоришь? — выталкиваю змеиным шипением, скосив убийственный взгляд на друга. — Какого хуя ЭТА здесь делает?

Друг-мудак пожимает плечами и как ни в чём не бывало заявляет:

— Подвозит нас в часть. Быстрее доберёмся.

— Такси, блядь, для этого есть. — рявкаю сухо, не спеша приближаться к ядовитой царевишне и её, мать вашу, карете.

— С Крис быстрее. — жуёт губы Макеев и шагает вперёд.

Мне ничего не остаётся, кроме как проследовать за ним. Времени выёбываться в любом случае не остаётся. Царёва, заслышав наши шаги, отрывается от изучения маникюра и резко вскидывает голову. Шоколадные волосы взмывают вверх, опадают на лицо и липнут к блестящим маковым губам, которыми она вчера обхватывала мой член. В моих больных фантазиях, конечно. Жаль только, что не наяву. Тоже неплохой способ заткнуть грязный рот ненормальной. Сегодня сучка — lady in red?. Вишнёвая майка на тонких бретельках, чёрные кожаные шорты, облепляющие крутые бёдра и спелый зад. Проклятые уста настолько тёмно-красного цвета, что только благодаря падающим на них солнечным лучам получается разглядеть, что помада не чёрная. И вот эти дурманящие губы расползаются в сочувственной улыбке. Она прицокивает языком и качает головой, убирая с лица волосы.

— Отвратно выглядите, мальчики. — горячим мёдом растекается жалостью к нашим помятым рожам. — Не умеете гулять, не беритесь. Жаль мне вас.

— Себя пожалей. — рявкаю, обходя Хаммер.

— А меня-то чего жалеть? — бросается в атаку мегера, наступая мне на пятки. — У меня в жизни всё хорошо. Особенно когда вижу, как плохо другим. — лыбится царевишна самодовольно.

Резко останавливаюсь и оборачиваюсь. Сверху вниз бешенством обдаю. Чтобы не сжать тонкую шею, сую руки в широкие карманы и сжимаю кулаки. И без неё хуёво было, а с ней я тупо на грани. Идиотка не понимает, что ходит по лезвию.

— Оно и видно, как тебе хорошо. — секу хрипом, обдавая морщащуюся Фурию перегаром. — С такими-то комплексами лучше быть не может.

Прорычав это, распахиваю заднюю дверь, запрыгиваю в салон и с силой захлопываю воротину перед гордо вздёрнутым носом цацы. Паха прибивается с другой стороны, а мелкая залетает на водительское. Заводит мотор, но с места не двигается. Встаёт на сидении на колени, просунув голову между сидушками, давит тигриным взглядом и выбивает:

— Комплексы?

Она точно больная. Клянусь, у неё с головой непорядок. Ей в дурке место. Схлопываю веки и зло сиплю, откинув голову на спинку: