Она моя
Шрифт:
— Я тебя… — хочу сказать, что ненавижу, но никак не могу выговорить это лживое слово. Пальцы вновь находят ненавистные погоны. За них, оказывается, удобно держаться. — Как же я тебя… — надеюсь, по интонации понимает.
Понимает. По-своему.
— Я тебя тоже, — и целует.
Коротко, но крепко. Это действие с его стороны, будто печать. Дышать невозможно. Да и не нужно. Все не могу поверить, что отныне по-настоящему ему принадлежу.
Оркестр еще продолжает играть, когда Тарский берет меня за руку и ведет сквозь толпу на выход.
Как только устраиваемся с Гордеем на заднем сиденье его служебной машины, интересуюсь дальнейшими планами.
— Куда мы сейчас?
— Домой, — сжимая мои пальцы, усмехается. — Я же обещал, что позволю тебе там попсиховать.
— Да, — киваю и изо всех сил изображаю недовольство. — Готовься, кстати.
— Я всегда готов, Катенька.
— Кажется, ты просто в Европе без меня слишком наотдыхался, — цокаю языком. И никак не могу оторвать взгляда от его улыбки. — Заскучал по проблемам, вижу. Даже жениться надумал.
— Жениться надумал гораздо раньше.
— Когда же? — не получается скрыть любопытство.
— Когда в Польшу тебя увозил, — заявляет со всей серьезностью. — Перед тем, как мы впервые переспали.
Я вроде не из стыдливых, но вкупе с волнением отчаянно смущаюсь. За рулем ведь какой-то левый мужик сидит. Хоть кажется, что не реагирует на наш разговор, однако мне все равно неловко. Таир это, конечно же, замечает. Притягивает меня к себе, позволяя спрятать на своей груди лицо.
— Пять минут до дома, — сообщает, чтобы успокоить.
— Пять минут до крика, — поправляю его я.
— Катенька…
Глава 43
В квартире слишком тихо. Жду, что Катя, как грозилась, разбавит эту тишину взрывными эмоциями. Однако, переступив порог, она вдруг становится необычайно молчаливой. С пристальным вниманием прослеживаю за тем, как царевна, шурша юбками, направляется прямиком в спальню. Продвигаюсь следом и замираю в дверях.
Катя начинает раздеваться. Развязывает широкий атласный пояс и принимается отстегивать от лифа пышные юбки. Когда те падают на пол, образуя вокруг ее ног пышную груду фатина, просто переступает через них и неподвижно застывает передо мной. Прожигает меня своими черными глазищами. Непреднамеренно опускаю взгляд и скольжу им по прозрачному кружеву белья, голым бедрам и белому капрону чулок.
Грудь в тиски зажимает. Изнутри кипятком обдает.
— Поможешь? — спрашивает, оборачиваясь и указывая на шнуровку на спине.
— Ты же собиралась устроить скандал, — замечаю я и шагаю к ней.
— Сначала мне нужно освободиться от этого корсета, иначе он меня удушит… —
— Твою мать, Катенька, — выговариваю сердито. — На хрена такое платье?
— Думаешь, я специально? — краснеет от негодования. Зайдя ей за спину, дергаю тесемки, чтобы распустить. Катя тем временем продолжает задушено тараторить: — Не было времени примерять. Раньше это был мой размер, но теперь… Чашки слишком мелкими оказались. И поняла я это, только когда утром надела наряд, — резко и громко выдыхает, когда ослабленный мной корсет спадает.
Ловит его, чтобы прикрыть оголившуюся грудь, и морщится.
— Что не так?
— Ноет очень, — шепчет и вновь розовеет. — Дай скорее что-нибудь набросить…
— Ты стесняешься, что ли?
Царевна не отвечает, только прищуривается недовольно. Мне эти ее внезапные загоны тоже не в радость. Извлекаю из шкафа первую попавшую рубашку, только чтобы ее не мучить. Набросив на худые плечи, отворачиваюсь под предлогом того, что самому нужно освободиться от кителя.
— Я еще в душ хочу. Отмыться от всех этих ядовитых взглядов.
— Иди, — бросаю и направляюсь в сторону лоджии.
— А ты? — прилетает ее взволнованное в спину.
— Раз выяснение отношений откладывается, перекурю.
Но когда я возвращаюсь, Катя сидит на кровати. Все в той же рубашке, что я ей дал. Ноги голые. Пройдясь взглядом по спальне, вижу, что платье и прочие аксессуары валяются в центре. Да, убирать за собой царевна так и не научилась. Но сейчас это, безусловно, меньше всего меня заботит.
— Почему ты не в душе?
— Потому что… — вскидывая ко мне взгляд, нервно поджимает губы, — решила подождать тебя.
Подхожу ближе, но останавливаюсь на достаточном расстоянии, чтобы она имела возможность смотреть мне в глаза, не запрокидывая голову до ломоты в шее.
— Тогда пойдем.
Поднимается царевна неуверенно, но в протянутую мной руку свою ладонь вкладывает без промедления. В ванную идем молча.
Я начинаю раздеваться, Катя не спешит делать то же. Смотрит на меня до последнего. Лишь после того, как я остаюсь полностью нагим, поддевает пуговицы на рубашке и позволяет той соскользнуть с плеч.
— Трусы зачем оставила? — спрашиваю тихо, когда забираемся в душевую кабину.
Едва заметно вздрогнув, пожимает плечами и поворачивается ко мне спиной. Включает воду и, потянувшись к флакону с гелем, принимается мыться. Вероятно, ей действительно не терпится очистить тело. Молча следую ее примеру. Стараюсь не глазеть на практически голое тело и не думать о том, что сегодня мы переступили последний рубеж. Безгранично моя. Хочется, безусловно, закрепить союз физически. Но с тех самых пор, как узнал, что она беременна, сомневаюсь в благоразумности подобного проявления чувств. Да и без того много переживаний на нее свалилось. Кроме того, сама Катя… Зачем-то же оставила эти чертовы трусы.