Она моя
Шрифт:
— С детьми?
— На перспективу говорю.
— Понятно, — снова медленно, но сконцентрированно выдыхаю и улыбаюсь. — Значит, пора привыкать к новым именам.
В порту нас встречает Федор. Он решает все вопросы, чтобы мы могли сойти на берег без предоставления документов и последующей регистрации. Обниматься и радоваться встрече некогда, но я счастлива его видеть. Успеваю лишь улыбнуться и поймать ответную яркую усмешку, прежде чем он проводит нас через КПП.
— Скучал без меня? — нападаю на родственника в машине.
Потянувшись, обвиваю руками за шею вместе с водительским креслом.
— Еще бы! —
Тарский наблюдает за этой сценой своим фирменным прищуром.
— Твой русский по-прежнему ужасен, — поддеваю Бахтиярова. И тут же на этой позитивной волне решаю покаяться. — Прости, что сбежала тогда. Надеюсь, тебе не досталось от Гордея.
— Тогда не досталось, — отвечает сам Тарский за брата. — А сейчас вполне могу дозреть.
— Чего это? — в тон ему отзываюсь, не прекращая обнимать Федора.
— Вспомнилось, как ты, Катенька, встречала меня.
— Ревнуешь, что ли? — смеюсь и отпускаю несчастного родственника. Откидываясь на спинку сиденья, направляю лукавый взгляд в зеркало заднего вида. — Если тебе станет легче, милый, то я признаюсь, что на самом деле та встреча вызвала у меня неописуемый восторг! Я очень постаралась, чтобы сдержаться и не придушить тебя.
— Я так и понял, — усмехается Тарский.
А Федор откровенно гогочет.
— Ну, что? Пора домой? — спрашивает, отсмеявшись.
— Все нормально с недвижимостью? — реагирует на этот вопрос муж. — Сделка прошла успешно?
— А ты еще сомневаешься, пан Станишевски? — улыбается Бахтияров. Я так понимаю, что это риторика, потому как оба на какое-то время замолкают. Федор заводит двигатель и выезжает с паркинга. Лишь несколько раз перестроившись на четырехполосной трассе, продолжает: — С документами проблем не возникло. Покупка выбранного тобой дома стала четвертой успешной сделкой, которую заключила моя риелторская контора. Так что едем прямиком домой!
Я сдерживаю свое любопытство. Никаких вопросов не задаю. Но когда автомобиль съезжает с дороги и поворачивает на тихую улицу частного сектора, мое сердце ускоряет свой бег.
Литый из бронзы номер «337» расплывается перед моими глазами, прежде чем отъезжают ворота. Не хочу плакать, но несколько слезинок вырываются и соскальзывают по щекам. Хорошо, что мужчины выходят. Успеваю быстро смахнуть влагу до того, как Гордей открывает дверь и подает мне руку.
Выбравшись из салона, молча ступаю по серо-красно-желтой тротуарной плитке. У меня попросту не находится слов, чтобы что-то говорить. Грудь сдавило, дышать сложно. Минуя огромный трехэтажный дом, направляюсь на задний двор, чтобы увидеть бушующее море. Оно слепит глаза, но вряд ли можно списать на это то, что я снова плачу.
Чувствую, как Тарский прижимается сзади и обвивает руками мои плечи. Сглатываю и вцепляюсь в его ладони пальцами.
— Надеюсь, это слезы радости, — трогает губами мое ухо. — Но если тебе здесь не нравится, можем продать и выбрать подходящий дом вместе. Не хотел по приезду селиться в гостиницу.
— Нет, нет… — выдавливаю, как только удается свободно вдохнуть. — Конечно, нравится! Я растрогалась… Пора бы тебе уже привыкнуть. Похоже, до родов я буду на все реагировать со слезами.
— Ты еще не вошла в дом, — голос Гордея выдает хрипоту.
Уже понимаю, его тоже задело
— Мне не нужно входить, чтобы почувствовать себя самой счастливой, — шепчу, не в силах подавить дрожь. — Ты — мой муж. Мы вместе и относительно свободны. У нас есть свой дом, — порывисто перечисляю я. — Скоро появится собака, потому что теперь я точно знаю: все, что ты говоришь, имеет вес. Если сказал, значит, исполнишь. И… это… — дыхание перехватывает. Но я хватаю небольшую порцию холодного воздуха и оборачиваюсь к Тарскому. — Самое ценное — иметь возможность полностью тебе доверять.
Выражение его лица не меняется, но в глазах вспыхивает огонь, выдающий эмоции, от которых у меня разбегаются по спине мурашки.
— Научилась? — спрашивая, Гордей прижимается лбом к моей переносице. — Доверять научилась?
— Да, — выговариваю едва слышно и для надежности киваю.
Привставая на носочки, закрепляю слова поцелуем. Столько этих поцелуев у нас с ним уже было, а до сих пор грудь судорогой простреливает и опаляет мышцы жаром. Как же приятно, когда спешить никуда не нужно. Лаская друг друга, догораем в свободном падении. Ни плохая погода, ни другие люди не способны нам помешать.
Оставляя позади прошлую жизнь, вместе летим в светлое будущее. Мы сами его создадим.
И не важны нам никакие имена.
Есть просто Он. И есть Я.
Он и Я. Мы.
Эпилог
— Мамушю, мамушю, — тоненьким звоночком прорывается в сон голос младшего сына. — Мамушю…
— Цо ше стало, Тобиаш [13] ? — отзываюсь, с трудом разлепляя веки.
13
Co sie stalo? (польск.) — Что случилось?
При виде заплаканного личика малыша сонливость вмиг улетучивается. Организм мобилизует резервные силы, задвигая усталость на задний план.
— Хэй, — сажусь и поднимаю сына на руки. — Ну, цо ше стало, кохане?
— Хце погласкач песка, але он цалы час учека [14] , — выдает малыш, а я, не скрывая облегчения, выдыхаю.
— Тшеба мечь черпливошьчь, Тоби [15] , — напоминаю, поглаживая крепкие плечики.
— Вем, — поджимает сын губы. И после небольшой паузы признает, словно поражение: — Тата тэж то муви [16] .
14
Chce poglaska'c pieska, ale on caly czas ucieka (польск.) — Хочу погладить собачку, но она все время убегает.
15
Musisz mie'c cierpliwo's'c, Tobi (польск.) — Ты должен иметь терпение, Тоби.
16
Wiem. Tata tez to m'owi (польск.) — Знаю. Папа тоже так говорит.