Она проснулась в темноте
Шрифт:
Рыжий говорил таким повелительным тоном, что журналист сразу вскочил на ноги. Личность Майкла Шейна, которую Бретт Холлидей описал в своих книгах, уже покорила его. С первого взгляда стало понятно, что этот чертов парень никогда не смирится с поражением. Дело было не только в решительности, он обладал склонностью к риску, ничто не останавливало его, даже если все было против. В данный момент его лучший друг может быть мертв или подвергается смертельной опасности — и все это, вероятно, по вине Эда Радина. Однако Майкл Шейн не стал терять ни секунды на обвинения. Когда ситуация казалось отчаянной, он с новой силой шел на приступ.
—
— Да. Оставим пока рукопись. Возможно, мы лучше поймем ее, когда вернемся. — Майкл Шейн улыбнулся и протянул Радину руку. — Не беспокойтесь за Бретта, — сказал он теплым и взволнованным голосом. — Мы с ним знакомы пятнадцать лет, и я знаю, что он способен выпутаться из неприятностей. У нас с вами срочные дела. Пошли. Где я могу найти какие-нибудь сведения об Элси Мюррей?
— Не знаю. Полиция мало что смогла разузнать.
— Она работала?
— Не думаю. Она сказала Бретту, что бросила работу два месяца тому назад, когда поселилась в квартире Джонсонов и начала писать свою книгу. В последнее время я встречал ее несколько раз на собраниях Ассоциации Авторов Детективных Романов, но ее друзей я не знаю.
— А тот тип, который выдал Бретта сегодня утром?
— Эвери Бирк? — лицо Эда Радина просияло. — По этому следу стоит пойти. Он клеится ко всем свободным женщинам. Не думаю, чтобы он имел большой успех у Элси, но, конечно, пытался. Вероятно, он был в ярости, увидев, что она уходит из отеля Генри Хадсона вместе с Бреттом.
— И поторопился поднять на ноги полицию, узнав о смерти молодой женщины, — заявил Шейн. — Где я могу найти его?
— В Гринвич Вилледже, думаю. Я сейчас позвоню в Ассоциацию Авторов Детективных Романов и узнаю его адрес. — Радин набрал номер, задал свой вопрос и через пару секунд записал ответ. Он протянул листок Шейну. — У него, как будто, нет телефона. Но в это время он непременно должен быть дома.
На этом они расстались.
Глава двенадцатая
В то утро Эвери Бирк, обычно разочарованный и озлобленный Дон Жуан, был крайне доволен собой. Он валялся на мятых грязных простынях в своей постели на третьем этаже дома без лифта, вперившись взглядом в яркую эротическую картинку, украшавшую потолок спальни. Время от времени он принимался насвистывать веселую песенку.
Зрелище голых женщин, резвящихся над головой, всегда погружало Эвери Бирка в сладострастное восхищение. Художником, который создал этот шедевр, была женщина с лошадиной физиономией, наделенная еще большими, если это было возможно, сексуальными комплексами, чем он сам. Она провела сорок два тусклых, нескончаемых года в деревушке штата Индиана в ожидании того момента, когда ее мамаша соизволит скончаться и оставит ей небольшое наследство, которое позволит ей пойти на приступ художественных цитаделей Нью-Йорка.
Растерянная и вместе с тем очарованная большим городом, эта девственница имела счастье встретить Эвери Бирка, который оказался единственным, кто восхищался ее талантом и взял на себя труд соблазнить ее.
Чтобы доказать ему свою признательность, она поселилась у него на пару недель, а затем покончила с собой, проглотив содержимое бутылки лизоля. [1] За эти две недели она расписала
В это утро Эвери созерцал непристойные формы и думал о том, что дама похожа на Элси. Бесстыдство этой картины увеличивало его удовольствие. Элси завопила от ужаса при виде этой грубой и неуклюжей мазни, когда Эвери удалось как-то раз напоить ее и затащить в свою квартиру, вопреки отвращению, которое он внушал молодой женщине.
1
Лизоль — моющее щелочное средство (прим. пер.).
Тогда она нанесла ему непростительное оскорбление, отказавшись лечь к нему в постель.
Тем хуже для нее. Элси сама выбрала свою судьбу и заслужила то, что с ней случилось. Накануне она ушла из банкетного зала вместе с Бреттом Холлидеем, этим гнусным одноглазым типом. А сегодня утром была мертва. Справедливость — не пустое слово.
Это было отвратительно. Он не находил других выражений, чтобы охарактеризовать поведение Элси. Она буквально бросилась на шею этому типу. И что у него было такого, чего нет у других? Эвери — его самолюбие находило в этом облегчение — был не единственным, отвергнутым этой дамочкой. Кривляка, смотревшая на всех свысока, сама же не написала ни одного романа. А с Холлидеем она спрятала все свои когти и рассыпалась в любезностях. Кто такой, в конце концов, этот Холлидей? Провинциал, который высидел несколько строк в устаревшем жанре. Из тех историй, какие могли иметь успех лишь во времена наших предков.
Жалкий тип! Ему что-то около сорока, этому Холлидею. Может быть, именно поэтому Элси так и выкладывалась перед ним. Мужчина в этом возрасте не очень опасен, и женщина может делать с ним все, что захочет. Да, конечно, именно по этой причине она предпочла его молодым мужикам, которые ждали ее благосклонности.
Сильный стук в дверь прервал размышления Эвери. Он вылез из постели и, не потрудившись натянуть на потертую пижаму халат, пошел открывать.
Конечно, это фараоны. Они порекомендовали ему не уходить; сказали, что придут взять показания на дому. Эвери ответил, что абсолютно ничего не знает, кроме того, что он видел, как Элси Мюррей и Бретт Холлидей ушли под ручку.
Может быть, стоило прилично одеться, чтобы принять их. Но какое это имело значение! Писатель — богема и не обязан подчиняться протокольным законам. Инспекторам это было известно, они засомневались бы в его талантливости, найдя одетым, словно конторского служащего.
Босиком, со взъерошенными волосами, Эвери Бирк открыл дверь и очутился перед мужчиной высокого роста с озабоченным лицом, в костюме табачного цвета, с панамой на голове.
Итак, они соблюли приличия и прислали к нему детектива, а не увальня в форме без какого-либо понятия о литературных джунглях.
— Входите, — сказал Бирк. — Я немного заспался сегодня, надеюсь, мой туалет вас не шокирует.
— Ничуть, — возразил Шейн. — Я пришел получить у вас некоторые сведения.
Он подавил гримасу, очутившись в прокуренной и смрадной атмосфере маленькой квартирки с наглухо закупоренными окнами, будто наружный воздух был отравлен.
— Я не смогу вам многое рассказать, — важно заявил Эвери. — Я уже сообщил по телефону все, что знал. Садитесь.