Она уже мертва
Шрифт:
– Давай сделаем это! – снова воззвала к брату Маш. – Нам ведь не привыкать! Убьем и здесь зароем.
– Здесь? – Миш обвел кухню взглядом, словно прикидывая, где можно разместить маленькое Белкино тело. Вскрыть пол и сунуть его туда не получится – все доски крепкие, плотно подогнанные. Есть еще множество шкафов, резной буфет, разделочный стол, покрытая дерюгой лежанка, – их твердые поверхности никогда не примут Белку, откажутся от нее в самый последний момент. Маш придется придумать что-то еще.
– Затащим ее в подвал. И…
Маш, как и Белке, хорошо известно: пол в подвале земляной, хотя и хорошо утрамбованный.
– Ты серьезно? – в который уже раз спросил Миш.
– Отправляйся за лопатой.
– Да что на тебя нашло?!
– На нас! – парировала Маш. – Она же объявила убийцами нас двоих, ты разве забыл?
Белка снова начала рыдать – так горько, что Маш не выдержала:
– Заткни ее!
– Интересно, каким образом?
– Не знаю. Заткни и все.
Но Миш не сделал ни одного шага в их сторону. Он стоял посреди кухни и все твердые поверхности кружились вокруг него – лежанка, шкафы, резной буфет. А может, это у Белки закружилась голова – ровно за секунду до того, как она потеряла сознание.
Очнувшись, она обнаружила себя цепляющейся за ноги Маш. Она прижималась всем лицом к их змеиной пупырчатой поверхности и шептала:
– Машенька, пожалуйста, пожалуйста…
Змеи – скользкие существа. Чтобы совладать с ними, нужна сила, которой Белка не обладает. Но ей хватает мудрости понять: отделять себя от змей нельзя ни в коем случае. Пока они с Маш составляют единое целое, никто не посмеет уничтожить ее.
А Миш оказался слабаком.
В тот самый момент, когда Белка обвивала руками ноги его сестры, он схватился за голову; качнулся вперед, откинулся назад. А потом попятился к двери, загрохотал стулом, вырывая его из железной ручки. Его вынесло из кухни невидимой взрывной волной, идущей от ноздрей Маш, от ее рта, распяленного в беззвучном крике. Где-то совсем рядом хлопнула еще одна дверь, и в кухню ворвались запахи мокрой листвы, размягченной земли и звуки дождя: он никак не мог закончиться. От сквозняка само собой распахнулось кухонное окно, и рамы, подталкивая друг друга, снесли с подоконника несколько цветочных горшков. От неожиданности Маш не удержала равновесие и рухнула на пол: ее опрокинутое лицо оказалось рядом с Белкиным. Союз человека и двух ядовитых змей распался так же внезапно, как и возник, но Белка не воспользовалась ситуацией. Она не могла отвести взгляда от Маш – такой жалкой она была.
– Я и пальцем ее не касалась, – прошептала Маш. – Ты мне веришь?
– Да, – так же шепотом ответила Белка.
– Врешь! Ты не веришь, нет! Ни одному моему слову.
– Я верю, верю…
– Я не трогала ее. И Миккель тоже. Мы были злы на нее, вот и несли вздор. Я несла… Никто не хотел, чтобы с ней что-то случилось… Вот черт! Мы хотели. Но никогда бы не сделали ничего из того, о чем говорили…
Что это?
Кажется, Маш плачет. Эти слезы едва ли не горше Белкиных. Непрерывным потоком они льются по лицу с застывшей на нем улыбкой. Той самой – кинжальной, которая совсем недавно поражала беспечные человеческие особи в самое сердце. Но сейчас, от обилия влаги, кинжал проржавел до основания, ткни в него – и он рассыплется в прах. От былого
– Уходи.
– Я… Я хотела сказать, что верю тебе, Маш, – Белка даже не ожидала от себя такого великодушия.
– Убирайся, иначе я вправду убью тебя…
Шорох, смутно заворочавшийся у двери, заставил их обернуться. На пороге кухни, вцепившись пальцами в дверной косяк, стояла Тата.
– А что это вы тут делаете? На полу?
– Ничего, – Маш провела ладонью по лицу, стирая с него слезы. – Разговариваем.
– Разговариваете и ничего не знаете, – в голосе Таты зазвучало легкое превосходство. – Шило нашел там та-акое…
– Такое?
– Мертвое. Вот какое!..
…Внезапное исчезновение – хуже, чем история с покушением на Тату. Оно снова возвращает Полину на двадцать лет назад, в август, когда пропала русалка-оборотень. Те же декорации, те же спецэффекты в виде дождя, та же зыбкая неопределенность. Смерть Лазаря – безусловна, Полина была ее свидетельницей. Смерть Парвати – безусловна, об этом ей сообщил телеграммой Лёка. И лишь Асту она до сих пор не решалась причислить к лику умерших. Русалка-оборотень разделила судьбу сотен тысяч когда-либо и где-либо исчезнувших, она затерялась в сумеречной зоне, в слепой полосе, одинаково не видной с обоих берегов. С того, где находится сейчас сама Полина, и простак Шило, и МашМиш с Ростиком. И с того, который облюбовали Лазарь, Парвати, ее родители, родители Таты… Впрочем, может быть, их зрение устроено по-другому? Может, они знают такое, что еще недоступно живым?
Спросить не у кого.
И лишь Шило, напрочь лишенный рефлексий, забрасывает брата вопросами:
– Что значит – исчезла?
– То и значит. В ее комнате пусто. Плащ как висел на вешалке в прихожей, так и висит. Не могла же она уйти без плаща в такую погоду. И босиком… Гулька первым забил тревогу. Мы облазили дом, даже в подвал заглянули. Поднялись в башню. Обшарили бывшую конюшню и сеновал. Аля как сквозь землю провалилась.
– Вы с Гулькой, понятно. А остальные?
– Маш напилась в стельку и спит в гостиной. Миш сказал, что его это не касается. Разбирайтесь, мол, сами со своими припадочными родственниками.
– А даунито?
– Сидит на террасе и смотрит в одну точку.
– Тату не беспокоили?
– Ты же сказал – не беспокоить. Но… Гулька все равно сунулся. Сам понимаешь, такое дело.
– И?
– Дверь у нее почему-то заперта.
– Это я запер, – после недолгой паузы сказал Шило. – Чтобы всякие деятели не беспокоили раненого человека.
– Предупреждать надо, – в голосе Ростика не слышалось никакой обиды.
– По-моему, это не очень правильно, – вклинилась Полина. – Запирать девушку в таком состоянии. Вдруг ей понадобится помощь? Или просто захочется выйти…
– Не захочется. Именно в таком состоянии и не захочется. В таком состоянии нужно отлежаться. В идеале – денек-другой. Тем более что отсутствовали мы… – Тут Шило отогнул рукав куртки и взглянул на часы. – Э-э… всего лишь полчаса. Тридцать семь минут, если быть совсем точным. За это время ничего из ряда вон выходящего произойти не могло.
– То есть исчезновение Али – это совсем не из ряда вон? Учитывая ее нервный срыв?
Шило шмыгнул носом:
– Пока я не вижу повода для паники.