Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада
Шрифт:
— Скажи, Холли, — спросил он, — как нашли вы дорогу в нашу страну, куда не заходят путешественники? Кого вы ищете здесь? Твой спутник говорил нам на берегу реки о какой-то царице.
— Разве? Это странно после того, как он нашел женщину с царственной осанкой, которая вытащила нас из реки.
— Ханша и на самом деле царица, Холли. Но как мог узнать это твой друг, лишившийся чувств? Не могу понять также, почему вы говорите на нашем наречии.
— Это язык очень древний, и мы ему обучались в детстве. Вы говорите по-гречески. Не знаю только, как греческий язык проник
— Я объясню тебе, — сказал шаман. — Много поколений тому назад в местность южнее нашей пришел великий завоеватель. Наступление его войск было отбито, но один из его полководцев, родом из Египта, перешел горы и покорил нас. Победители принесли в страну свой язык и религию. Окруженные высокими горами и пустынями, мы живем без сношений с внешним миром, и наша царствующая династия до сих пор ведет свой род от того полководца.
— Завоевателя звали Александром, не правда ли?
— Да, а полководца Рассеном. Его кровь течет в жилах ханши.
— Богиню, которой поклонялись завоеватели, звали Изидой?
— Нет, ее звали Гез.
— Это та же Изида. В Египте ее культ угас. Скажи, у вас ей продолжают поклоняться?
— На той горе есть выстроенный в ее честь храм. Там служат ей жрецы. Но жители этой страны — огнепоклонники. Задолго да прихода Рассена они поклонялись огню вот той горы, поклоняются ему и теперь.
— Не живет ли там на огнедышащей горе богиня?
— Чужеземец Холли, я ничего не знаю о такой богине, — отвечал мне шаман, пытливо вглядываясь в мое лицо. — Это гора священная. Проникнуть в ее тайны — значит умереть. Но зачем тебе знать все это?
— Затем, что я интересуюсь древними религиями. Мы увидели Символ жизни вот над той вершиной и пришли сюда изучить вашу религию, о которой сохранились воспоминания среди ученых.
— Откажись лучше от своего исследования. На пути к горе вас ждут копья дикарей и пасти «собак смерти». Да и нечего там изучать.
— Скажи, шаман, что это за «собаки смерти»?
— Собаки, на съедение которым обрекают, по обычаю страны, преступников и тех, кто оскорбил хана.
— Ваш хан женат?
— Как же, на своей двоюродной сестре, которой принадлежало полцарства. Поженившись, они соединили оба царства. Однако довольно разговоров. Сейчас тебе принесут обед.
— Еще один вопрос. Скажи, друг Симбри, как я попал в эту комнату?
— Тебя принесли сюда, когда ты спал. Разве ты не помнишь?
— Ничего не помню, — серьезно отвечал я. — А где мой товарищ, что с ним?
— Ему лучше. Жена хана, Афина, кормит его.
— Афина? — сказал я. — Это древнеегипетское имя означает «солнце». Тысячи лет тому назад жила женщина, которая носила такое имя. Она была красавицей.
— Разве моя племянница не хороша?
— Не знаю, — отвечал я, — я видел ее мельком.
Шаман ушел. Вошли слуги и принесли мне обед. Несколько позже пришла жена хана и замкнула дверь на ключ.
— Не бойся, — сказала она, заметив, что я испугался. — Я не сделаю тебе ничего плохого. Скажи, кем тебе приходится Лео? Сыном? Впрочем, не может быть. Он так же мало похож на тебя, как свет на тьму.
— Он мой приемный
— Зачем вы пришли сюда? — спросила она.
— Мы ищем того, что пошлет нам судьба вот на той огненной горе.
— Гибель найдете вы там, — сказала она, побледнев. — У подножия горы живут дикари. Но если вы даже спасетесь от них, за оскорбление святыни вас ждет смерть в вечном огне. На горе есть конгрегация жрецов.
— Кто стоит во главе ее — жрица?
— Да, жрица. Я никогда не видела ее лица. Она так стара, что скрывает свое лицо покрывалом.
— Она носит покрывало? — нетерпеливо спросил я, вспомнив другую, которая тоже была так «стара», что скрывала свое лицо под покрывалом. — Все равно мы пойдем к ней.
— Это запрещено законом, а я не хочу, чтобы кровь ваша была на мне. Я не пущу вас.
— Которая же из вас сильнее, ты или жрица?
— Я могу выставить шёстьдесят тысяч воинов, у нее только ее жрецы да горцы-дикари. Я сильнее.
— Сила на этом свете не только в мече, — отвечал я. — Посещает ли жрица когда-нибудь Калун?
— Никогда. Между конгрегацией и моим народом заключен договор, по которому она не должна переплывать реку. Точно так же и ханы Калуна восходят на гору лишь для погребения своих близких, но и то безоружные и без войск.
— Кто же настоящий хозяин страны — хан Калуна или глава конгрегации Гез? — спросил я.
— В делах гражданских — хан Кал у на, в вопросах совести — жрица Гез, наш оракул и голос свыше.
— Ты жена хана, не так ли?
— Да, — покраснела она, — мой муж сумасшедший, и я его ненавижу.
— Я так и знал.
— Разве шаман Симбри сказал тебе? — проницательно взглянула она на меня. — Ты видел все. Лучше было бы, если бы я убила тебя! Что ты обо мне думаешь?
Я сам не знал, что и думать. В то же время я опасался мести жены хана.
— Я всегда ненавидела мужчин. Мои уста чище горного снега. В Калуне меня называют «Ледяным сердцем». А ты, может быть, думаешь, что я бесстыдное существо. — Она закрыла лицо руками и зарыдала. — Ты много знаешь, чужеземец, узнай же больше. Я сошла с ума, как хан. Это случилось тогда, когда я впервые увидела лицо твоего друга и вытащила его из реки. Тогда я…
— Полюбила его? — подсказал я. — Что же, это случается и не с безумными.
— О! Это не любовь, это что-то сильнее. Мной овладела какая-то роковая сила. Я вся его и только его. И, клянусь, он будет мой!
С этими словами жена хана вышла из комнаты. Как случилось, что страсть овладела ею так внезапно? Кто эта жена хана? За кого принимает ее Лео? О! Если бы я мог повидаться с ним раньше, чем он скажет решительное слово или сделает решительный поступок!
Три дня не видел я жены хана. Симбри сказал, что она уехала в город, чтобы приготовиться к встрече гостей. Я попросил Симбри пустить меня к Лео, но он вежливо отказал. Я попробовал написать записку, но монгол-слуга отказался ее передать, а привратник сказал, что не станет передавать записок на незнакомом ему языке. Я стал серьезно опасаться за судьбу Лео и на третью ночь решил во что бы то ни стало разыскать его.