Онейрос
Шрифт:
Господин Дуста грустно и понимающе улыбнулся.
Он уже не был таким нетерпеливым, как в тот день, когда старуха рассказьшала ему про свой сон и про то, как она шла по волнам, словно Иисус. В огорчении он крутил пальцем свой рыжий ус.
– Кажется, вы говорили о господине Дунла, -напомнил он ей, почувствовав вдруг, как у него сжалось сердце, что он отнес за счет возраста.
– Именно, - ответила лавочница.
– Но я его не понимаю, потому что он говорит совершенно так же, как мадам привратница. Может быть, вы, как человек образованный...
– Не хочу хвалиться,
– Даже господин генеральный директор - но, прошу, пусть это останется между нами!-говорит мне "дорогой Дуста..." А вы ведь понимаете, что если бы он не знал, с кем имеет дело, он не стал бы компрометировать себя, впадая в интимность... которая... словом, вы меня понимаете... скромность не позволяет мне сказать больше...
– А я-то вот уже двадцать лет продаю вам сигареты, как всякому прочему!
– воскликнула мадам Месал, благоговейно складывая ладони.
Господину Дуста стало немного стыдно.
– Ну что вы... между старыми друзьями...
– слабо запротестовал он.
– Хотите, я вам что-то скажу?
– загорелась мадам Месал.
– Я всегда подозревала, что вы большой человек, да поможет мне Святая дева! Еще вчера я говорила мадам Берета: "Жаль, что вы не знаете господина Дусту! Вот кого бы вам пригласить, когда к вам снова придет мадам привратница!" ... Верите вы мне?
– Вы слишком добры, - защищался господин Дуста.
– Истина заключается в том, что если у меня и есть кое-какие достоинства, я никогда ими не хвалился...
– Как все по-настоящему большие люди! Не то, чтобы я осмелилась поставить его рядом с вами, но господин Дунла тоже ...
– Это становится любопытно, - возразил господин Дуста.
– Мог бы я с ним познакомиться?
– Нет ничего легче. Он дома, как всегда. Пожалуйста!
И старуха подняла крышку прилавка, приглашая его пройти, после чего распахнула заднюю дверь, прятавшуюся за стулом с изъеденным бархатным сидением. Перед господином Дуста открылась ведущая вверх деревянная лестница.
– Второй этаж, третья дверь налево, -крикнула ему вслед старуха, и старший архивариус завода Гар энд Гу начал подниматься по стоптанным ступеням, с которых, как маленькие любопытные глазки, смотрели срезы сучков.
Хубт Гаран смерил глазами молодого человека, опустившегося в глубокое кресло. Извещенный Дустой, генеральный директор поспешил отрапортовать председателю, что один из служащих Отдела изобретений завода обладает секретом всеобщих снов, и Гаран тут же вызвал к себе человека, сидевшего сейчас в кресле и смотревшего на Гарана вопросительным взглядом; казалось, его ничуть не. взволновало то, что его вызвал сам председатель административного совета, хотя он прекрасно знал, что ни один служащий еще ни разу не проник за обитую дверь кабинета, в котором он сейчас находился.
– Господин Фел Дунла, - прочел Гаран, беря записку, лежавшую перед ним на столе.
– Совершенно верно, - улыбнулся молодой человек.
– Вероятно, вы подозреваете, зачем я вас вызвал ...
– Нет, - ответил Дунла.
Председатель откинулся на спинку
– Как давно вы работаете у нас?
– Уже два года.
– Есть у вас какие-нибудь претензии?
– Как вам сказать? .. Если бы можно было заменить центрифугу...
– Бросьте вы центрифугу... Я спрашиваю, есть ли у вас лично какие-нибудь претензии?
Молодой человек сделал неопределенный жест, который мог означать что угодно.
– Хорошо. Начиная с сегодняшнего дня ваше жалование увеличивается вдвое.
Удивленный, Дунла распрямился в кресле.
– Благодарю вас, но я не понимаю, чему ...
– Скажем, что это - за изобретение препаратов Бонвис и Синевис, которые, кажется, пользуются успехом у покупателей.
– Гаран улыбнулся, но улыбка не осветила его лицо.
– Кстати, мне сказали, что вы сыграли важную роль в уточнении формул ...
– Это верно, я занимался рефлексами мозга и процессами, регламентирующими вегетативную деятельность. Вообще...
Президент поднял руку - жест, выражающий снисходительность. Фел, недоумевая, решил было, что это означает конец аудиенции.
– Еще раз благодарю, - сказал он, слегка склоняясь вперед всем туловищем, что можно было принять за прощальное приветствие.
– А, этого слишком мало?.. Хорошо. Сколько?
Дунле показалось, что он плохо расслышал: губы импозантного господина, холодно смотревшего на него, почти не двигались.
– Это ... снова о деньгах?
– спросил он удивленно.
И тут Гаран впервые позволил себе выразить нетерпение.
– А o чем же? Я прекрасно понимаю, как обстоят дела и не имею ни малейшего возражения. Вы что-то открыли и, естественно, хотите получить за ваш труд как можно больше. Я с этим вполне согласен. Итак, сколько же?
Голубые глаза Фела выразили смущенное недоумение.
– Да, но ... за эти два препарата, как мне кажется ... удвоение зарплаты...
– Господин Дунла, - взорвался президент, - мое терпение на исходе, и будьте уверены, что так вы ничего не добьетесь. Вы меня не знаете...-Гаран вдруг улыбнулся той же ледяной улыбкой и продолжал с деланным спокойствием, сквозь которое прорывалась ирония и желание заставить собеседника понять его мысль: -Я ведь сказал ясно: увеличение жалования имеет причиной, скажем, открытие тех двух препаратов ... Но мы оба прекрасно знаем, что, по сути, речь идет о чем-то совсем другом. Об этом другом я и спрашиваю вас причем советую вам отказаться от наигранной наивности, которая не производит на меня ни малейшего впечатления - сколько?
– Ах, речь идет о другом...
– Представьте себе...
– процедил Гаран.
Фел явно смутился. Его руки мучили красную кожу кресла, взгляд не отрывался от пепельницы на столе.
– Я не понимаю, как вы могли узнать, но если речь идет об Онейросе[Онейрос - по-гречески Сон. ]...
– пробормотал он наконец.
Он казался гимназистом, которого пробирают за какую-то проделку.
– Онейрос?
– снова иронически воскликнул Гаран.
– Значит, у него уже есть и название! Может быть, у вас в кармане лежит и патент.