Онейрос
Шрифт:
Он вовремя явился на работу, где Никламас встретил его улыбкой, растянувшей его рот до самых ушей, и едва успел натянуть нарукавники из черного сатина, как зазвенел телефон: генеральный директор созывал всех служащих в актовый зал, где в конце года устанавливали новогоднюю елку, и председатель административного совета произносил свою неизменную речь, после чего распределялись подарки, купленные на добровольные пожертвования служащих.
Зал наполнился людьми. Среди почтенных стен (увешанных портретами основателей процветающего завода Гар энд Гу, достойных и бородатых господ Гарана и Гумалла, между которыми висели фотографии фабрички, построенной им более полувека тому
– Дамы, барышни и господа, дорогие друзья и уважаемые сотрудники! начал директор, - я не хочу отрывать вас от занятий, которые, я уверен, вы все горячо любите. Трудные времена заставили наше предприятие внести строгий режим, отступив тем самым от девиза фирмы - лапидарной формулы господ Гарана и Гумалла, которые с любовью смотрят на нас с этих портретов: "Живи и жить давай другим". (Оживление в зале.) Времена не изменились спешу это подчеркнуть - но завод Гар энд Гу всегда находился во главе прогресса. Поэтому он стремится и на этот раз показать положительный пример. Дамы, барышни и господа! Имею честь сообщить вам, что исключительные по размерам наградные будут вручены всем без исключения членам нашего тесного семейства - разумеется, пропорционально заработной плате. Деньги можно получить сегодня же. Доставьте мне, пожалуйста, удовольствие и загляните, в течение дня, в кассу. До свидания!
Аплодисменты загремели с новой силой (господин Дуста даже запел первые такты национального гимна, но его примеру последовал один лишь Никламас, и их голоса вскоре покрыл шум аплодисментов). Затем все разошлись по своим рабочим местам, обмениваясь впечатлениями. Члены профсоюза христиан видели в необыкновенном поступке администрации руку провидения; социал-демократы заявляли, что черт не так страшен, как его малюют иные, а коммунисты (в которых метило это замечание) удивлялись наивности дирекции, воображавшей, что ее столь явная уловка приостановит борьбу служащих за свои законные права.
Но странно: вскоре разнесся слух, что и другие предприятия, по собственной инициативе, выдали служащим наградные, а некоторые мясники снизили цену на бифштексы, что весьма смутило министра финансов, уже три года готовившего соответствующий закон. Благотворительные учреждения получили значительные суммы от ряда жертвователей, пожелавших сохранить свои имена в тайне. Что же касается "ночных красавиц", то они дарили посетителям свои ласки по таким низким ценам, что это привело в восторг все терезианское население мужского пола - от гимназистов старших классов до академиков и министров.
Всеобщие сны продолжались каждую ночь, преобразуя характеры людей и внушая им такую щедрость, что даже безработица начала сокращаться, достигнув уровня, серьезно озаботившего атлантических партнеров Перении. Экономист, известный своими пессимистическими прогнозами, опубликовал в "Перенезской нации" статью, в которой черным по белому доказывал, что, если в остальных частях страны экономическое положение никак не изменилось, терезианцы имеют все шансы в ближайшем будущем осуществить знаменитое пожелание Каспора IV - чтобы каждый гражданин имел к столу молочного поросенка. Следствием статьи был необычайный приток в Терезию бродяг, что взволновало Префектуру полиции и заставило ее организовать ряд необычайно
А сны продолжали властвовать над умами засыпающих терезианцев, возвращая скептических потомков Терезиануса в неизреченный рай их детства. То, что им снилось, было, по сути, все теми же наивными сказочками о примирении волков и овец, о всеобщей благожелательности и щедрости, но странным было - наряду с их неудержимой властью над умами - производимое ими влияние. Ни один человек, видевший такой сон, не мог устоять, чтобы не подарить нищему рубашку со своего плеча. Многие снимали рубахи прямо на улице и дарили их бродягам, плотным строем вышедшим из-под мостов Успы. Как в рассказах графини де Сегюр, жизнь приобрела розовый цвет. Число преступлений невероятно сократилось, заставив задуматься полицейских агентов, коллегию адвокатов и состав суда.
И тут, как гром среди ясного неба, пронесся слух о разорении банка Леви. И началась цепь самоубийств.
Господин Дуста вздохнул и протянул руку к пачке папирос. Но пачка была пуста. Он курил, позабыв обо всем на свете, и лишь обнаружив перед собой пепельницу, полную окурков, взглянул на часы. "Время идет, - философствовал архивариус, - и это нам не на пользу ..." И медленно встал. Он помнил, что должен что-то сделать, и все же не мог сказать, для чего встал с кресла. Он открыл окно, и табачный дым белесыми полосами потянулся в ночь, густо-синюю, как в цветных фильмах.
– М-да...
– тихо процедил господин Дуста, сам не зная, что хочет этим сказать.
Он включил свет, подошел к зеркалу, подвешенному над раковиной, несколько раз провел расческой по рыжеватым усам, отсутствующим взглядом следя за отражением в зеркале, потом пожал плечами и вышел из комнаты. И лишь на лестнице понял, что идет покупать папиросы.
– Добрый вечер, мадам Месал!
– прошептал он, переступая порог лавочки.
В его голосе не было и следа той живости, с которой он еще недавно произносил свое приветствие, и старуха взглянула на него с беспокойством.
– Добрый вечер, господин Дуста! Вам нехорошо?
– Нехорошо? А кому нынче хорошо? .. Разве вам - хорошо, мадам Месал?
Лавочница вздохнула.
– А ведь все началось так прекрасно!
– Я ничего не понимаю, - сказал господин Дуста.
– Я отдал бы что угодно, чтобы понять, но... не понимаю!
– Я тоже,-грустно прошептала мадам Месал.
– Никто ничего не понимает, - констатировал господин Дуста.
– Никто?
– старуха с опаской оглянулась. Потом перегнулась через прилавок и шепнула: -Господин Дунла понимает...
– Дунла?
– Да, мой жилец, -напомнила ему лавочница.
– Молодой человек с большим будущим... Я, кажется, вам о нем говорила...
– А, молодой человек из Отдела изобретений?
Мадам Месал поспешно закивала.
– Что же говорит господин Дунла?
– с иронией вопросил архивариус.
– Не знаю... Он говорит со мной так, словно я привратница их института.. . Нужно вам сказать, что я слышала ее один раз, только раз, у мадам Берета, торговки овощами. Вы и представить себе не можете, сколько необычных слов она произносит! Но, по правде сказать, это и неудивительно. Если уж и ей их не знать... Ведь все господа из Института здороваются с ней каждый раз, когда входят, и прощаются, когда выходят. Очень уважаемая особа и весьма культурная! Я думаю, что она немного сродни господину Берета, иначе зачем бы она к ним приходила?