Они были не одни
Шрифт:
Нынче Дритас с беем в ссоре…
— Эй, Гьика! Что ты здесь делаешь? — перебил его пойяк.
Гьика хотел было встать, но раздумал. Бросив пренебрежительный взгляд на подошедших, он сделал вид, что ищет упавшее на землю шило, и спокойно ответил:
— Разве не видишь? Чиню опинги!
Между тем девушки одна за другой разошлись в разные стороны. Гьика и его жена остались наедине с непрошеными гостями. Гьика продолжал чинить опинги.
Кара Мустафа взглянул на молодую женщину.
«Красивая
Ребенок потянулся ручонками к серебряной цепочке и патронташу на груди кьяхи. Тот улыбнулся, обнажив свои клыки, и наклонился к ребенку: ему хотелось поближе посмотреть в лицо красивой матери. Но, увидев перед собой рожу Кара Мустафы, мальчик испугался и разразился громким плачем.
Кара Мустафа скривил губы. «И из этого вырастет такой же разбойник, как и его отец!» — решил он. Посмотрел по сторонам, и снова взгляд его устремился к Рине. Хотел найти какой-нибудь предлог, чтобы завязать беседу и побыть около нее подольше, но ничего не придумал. А этот наглый мужик сидел, скрестив ноги, словно ему и дела никакого, что перед ним кьяхи бея! Но он не решился как следует отругать Гьику — оробел, словно эта ясноглазая красавица околдовала его. Мустафа подмигнул своему спутнику: пойдем дальше!
— Прощай, Гьика! Счастливо оставаться! — сказал пойяк.
— Счастливого пути! Ах, забыл предложить вам сигарету! — крикнул им вслед Гьика, когда они уже отошли довольно далеко.
— Каков наглец! Как задирает нос! Даже не поднялся с места при моем приближении!.. Но я еще ему покажу, голову сверну этой свинье!.. — возмущался и грозился Леший, возвратившись под чинару, где его дожидались приятели.
— Ты еще услышишь о нем! — сказал Яшар, протирая глаза после сна.
— Давно пора за него взяться! — со своей стороны заметил Рако.
— Пусть только осмелится!.. Не знаю, как я удержался и не набил ему морду. Не будь там женщины, я бы это сделал. Но, даю вам слово, скоро он будет в струнку вытягиваться, едва меня завидит на расстоянии пятидесяти шагов! Меня зовут Кара Мустафа, и я из Мокры! — закончил разгневанный Леший, ударив себя кулаком в грудь.
Кьяхи снова двинулись в обход. Почти все крестьяне в это время обедали. Кьяхи подошли к участку Зизела. Пятнадцать человек — мужчины, женщины и дети — сидели в кругу и ели. У каждого в руке был кусок кукурузного хлеба, немного творога и лук. К этому — соль и перец. Почувствовав запах лука, кьяхи сморщили носы.
— Просим с нами откушать! — обратился к пришедшим глава семьи Зизел, и все его домочадцы приподнялись со своих мест.
— Спасибо, спасибо! — поблагодарили кьяхи, приложив руки к груди, и тут же отправились дальше — на участок Боко.
Семья Боко состояла из семи душ — четырех женщин, двоих мужчин и ребенка. Ребенок, у которого рот был набит кукурузным хлебом, увидев кьяхи, задрожал от страха и спрятался за спину матери.
— Обедаете? — спросил Леший, покручивая усы.
— С твоего соизволения, обедаем, кьяхи эфенди! Окажи честь, откушай с нами! — ответил Боко.
— Спасибо, спасибо! Ешьте себе на здоровье! — отказались от угощения кьяхи и, заткнув пальцами носы, пошли дальше.
Так побывали они на полях
— Вот дикий народ! Даже и есть как следует не умеют: творог да лук!.. — возмутился Леший.
— Чего можно от них ждать? Дрянной народ! Умеют только воровать да бунтовать! Создал же бог таких разбойников!
— В таком тряпье ходят, что собаке некуда зубами впиться! Прохвосты!
— Но среди женщин попадаются и прехорошенькие! Поймать бы одну из них где-нибудь в роще!..
Беседуя таким образом, оба кьяхи в сопровождении пойяка возвратились под сень чинары и улеглись, собираясь хорошенько поспать.
Теперь в поле не осталось ни души, все отдыхали в тени деревьев. Было тихо. И только по-прежнему без умолку стрекотали цикады.
А когда спала жара, поле вновь ожило. Крестьяне возобновили жатву. Здесь и там затягивали песни. Девушки вполголоса напевали запомнившиеся им слова из новой песни, которой научил их Гьика. И снова от межи к меже, от участка к участку пошли в обход кьяхи. Зорко следили они за крестьянами, чтобы никто не утаил ни одного снопа, ни одного зерна. Затем они направились к роще, и вскоре скалы над озером огласились эхом выстрелов.
— Уж не вздумали ли наши кьяхи охотиться? — удивились крестьяне.
Но они не охотились, а состязались в стрельбе по мишени. Вдоволь настрелявшись, они вернулись в поле, еще более чванливые и гордые, обсуждая результаты стрельбы — кто из них сделал больше метких выстрелов.
От чинары на участке Рако Ферра послышался громкий клич пойяка:
— Эй, слуша-а-а-ай! Сейчас кьяхи эфенди начнут подсчитывать снопы! Прекратить работу, больше снопов не вязать! Эй, слуша-а-а-ай! Кьяхи эфенди начинают подсчет снопов! Приготовьте дощечки для отметок! Эй, слуша-а-а-ай! Кьяхи эфенди начинают подсчет снопов!..
Проверка началась с Шоро.
— А ну-ка живо пересчитай снопы, и мы отметим на дощечке, — распорядился Яшар.
Шоро почесал затылок:
— Давайте считать вместе. А лучше отложить это на завтра: ведь я еще не успел дожать.
— На завтра? Это чтоб сегодня вечером тебе можно было воровать? Плут!
— Помилуйте, эфенди! Как я смогу украсть? Мне и сноп спрятать негде.
— Не заговаривай зубы, мошенник! Итак, начинаем: один, два, три, четыре… пятнадцать… двадцать пять…
Шоро опять почесал затылок:
— Мне сдается, вы малость обсчитались: здесь двадцать два снопа, а не двадцать пять.
— Плут! Наглец!.. Ну что ж! Пересчитаем еще раз: один, два, три… десять… пятнадцать… двадцать… двадцать пять!
— Двадцать два! — стоял на своем Шоро.
— Эх, дуралей! Тут у тебя еще хватит на четыре снопа! Ну, так и быть! Один оставим тебе, три засчитаем. Как раз и выйдет двадцать пять.
Но здесь не наберется колосков и на полтора снопа!
— Э, да что там толковать! Подавай сюда свою дощечку и зарубим на ней двадцать пять снопов, хотя следовало бы взять больше — в виде штрафа, чтобы отбить у тебя охоту учить нас, как нужно считать!