Они были не одни
Шрифт:
Каплан-бей захотел отсюда полюбоваться холмом и представить себе на нем новую башню, которую он собирался воздвигнуть. Но он остался недоволен: под небом, затянутым тучами, ландшафт показался ему унылым, и он погнал коня обратно к холму Бели. Настроение у него испортилось: раздражали тучи, туман, стлавшийся над селом.
Крестьяне уже давно ждали бея. Мрачный и хмурый, въехал он во двор Ндреко. Староста и старики вышли его встречать. Но на беду их опередила свинья Ндреко. Испугавшись лошадей, она заметалась между беем и крестьянами. Конь бея в свой черед испугался свиньи и встал на дыбы. Бей едва усидел
— Эх, что натворила эта свинья! — говорили одни.
— Бедный Ндреко! Вот еще стряслась над ним беда! — сочувствовали другие.
— И на кой черт свинья бросилась встречать бея! — качали головами третьи.
Бей слез с коня. Губы его дрожали, и от злобы он ломал себе пальцы. К нему подбежал Рако Ферра и подал оброненные чубук и хлыст. Подошли и спешившиеся сеймены. Кара Мустафа заметил среди стариков Ндреко и бросил на него грозный взгляд.
— Живи столько, сколько стоят наши горы, бей! Умоляем тебя, милостивый бей, не обращай внимания на этот прискорбный случай. Ведь это — скотина… испугалась, заметалась… — успокаивали бея в один голос старики.
Ндреко ежился от страха и прятался за спинами женщин.
— Несчастный я, несчастный! Нет у меня больше свиньи! — лепетал он.
Этот случай произвел тягостное впечатление. Все жалели Ндреко. Некоторые опасались, как бы теперь бей не обозлился еще больше и не выдумал для всего села еще чего-нибудь похуже. Женщины в тревоге перешептывались. Рина и Вита, видевшие все из окна, громко плакали. Кто-то в толпе проговорил:
— Хорошо, что здесь не было Гьики, а то, кто может знать, что бы произошло!
Слова стариков несколько смягчили разгневанного бея. Сопровождаемый кьяхи, он направился к крестьянам, которые пятились и расступались. Бей остановился перед толпой и обвел ее грозным взглядом. Стегнув хлыстом по сапогу, он спросил:
— Все явились?
— Все, милостивый бей! Все до одного!
— Слушайте! — начал свою речь бей. — Вы сожгли мою старую башню и поэтому должны построить новую: большую, высокую, красивую, крепкую — чтобы равной ей не было во всей округе. Вот здесь, — он начертил хлыстом на земле большой круг, — к середине мая должен быть заложен фундамент. Пятнадцатого апреля из Корчи приедет архитектор, и вы все начнете работать: мужчины будут таскать камни, рубить лес, заготовлять строительные материалы, гасить известь, а женщины — расчищать землю, таскать хворост для гашения извести, воду и все, что понадобится. Всем будут распоряжаться архитектор и два моих кьяхи, Кара Мустафа и Яшар. Если вы не будете повиноваться им, это значит, что вы не повинуетесь мне, и тогда берегитесь! Никто не смеет уклоняться от работы! Хорошенько запомните эти слова! Ясно?
Крестьяне стояли, опустив головы, и молчали. Тишина была такая, что казалось, будто никто и не дышит.
— Поняли, что я сказал? Чтобы все работали, все без исключения! Понятно?
Опять молчание.
— Чтобы все! Все! — закричал бей, рассерженный упорным молчанием крестьян.
— Как же, бей! Это
— Как ты прикажешь, бей, так и будет! — поддержал его староста.
Крестьяне продолжали стоять с нахмуренными лицами, сжимали кулаки, покашливали, но никто не заговаривал. И вдруг раздался чей-то женский голос:
— Говорят Рако да староста, но они-то сами работать не пойдут, а погонят других! И зачем вмешивать в это дело женщин? Разве мало у нас своих забот? Мы и с детьми своими никак не можем управиться, где уж нам строить башню для эфенди-бея! Это работа не наша, а мужская.
Все переглянулись. Многие поднимали головы, стараясь увидеть, кто осмелился открыть рот, чтобы вымолвить такие дерзкие слова.
Бея охватила ярость. Кьяхи взялись за ружья.
— Кто это сказал, кто? — крикнул бей, взмахивая хлыстом.
Опять молчание.
— Пусть та сука, которая осмелилась здесь лаять, выйдет вперед! — приказал бей.
Кое-кто узнал говорившую по голосу. Это была жена Шумара, тетя Мара. У нее внутри все кипело от возмущения: почему все боятся и молчат? И она решила заговорить сама, чтобы пристыдить малодушных мужчин за их скотскую покорность произволу бея. И, когда бей в третий раз потребовал, чтобы говорившая вышла из толпы, она набралась мужества и вышла вперед.
— Вот я перед тобой, бей!
— Молодец баба! — восхитился кто-то.
— Какая дурища! — определил другой.
У всех захватило дыхание. Что-то теперь будет? А дядя Шумар опустил голову, как будто перед ним разверзлась пропасть:
— Безумная, погубила ты нас! — прошептал он.
Бей выронил хлыст. Леший тотчас же поднял его и, вытаращив глаза, смотрел на нее, как на диковинного зверя.
— Не обращай на нее внимания, бей, она не совсем в себе… — шепнул ему Рако.
А бей все смотрел на эту женщину и, не зная, как поступить, заскрежетал в гневе зубами и во все горло заорал:
— Сука! Ведьма! Прочь с моих глаз!
Все облегченно вздохнули. Буря разразилась, но молния не поразила храбрую тетю Мару.
— Стыдно нам, трусам! — сокрушались некоторые из мужчин.
А бей продолжал свою речь:
— Башня должна быть построена быстро. Кости здесь свои сложите и вы и жены ваши, а башню воздвигнете! Я здесь господин, все здесь мое и все люди здесь в моей власти! Запомните это раз и навсегда!
Бей сделал небольшую паузу, закурил сигарету и, несколько смягчившись, заговорил уже другим тоном:
— Но я господин милостивый, душа у меня добрая, и я жалею крестьян. Даю Ндреко десять дней сроку, чтобы разобрать дом, взять свой скарб и спуститься вниз, туда, где я ему отвел участок: пусть строится заново.
Затем бей указал, где закладывать амбары, где конюшни, где разбить сад, насадить виноградники. К нему вернулись гордость и самодовольство. Он прошел сквозь расступившуюся толпу и шагнул через порог дома Ндреко. За ним последовали старики.
Увидев бея, Рина выхватила из колыбели младенца и вместе с Витой забилась в угол. Ребенок испугался и заплакал. Не говоря ни слова, бей подошел к окну, бросил взгляд на село, расстилавшееся внизу, на дорогу, ведшую в Корчу, на все свои владения. Какой великолепный вид открылся ему отсюда! Какое прекрасное место выбрал он для своей виллы!