Они были не одни
Шрифт:
Старика они застали сидящим у очага. Потребовали, чтобы он вышел из дома и вынес свои вещи. Но тот так и не пожелал сдвинуться с места и продолжал сидеть. Гьики в это время дома не было, потому что два дня тому назад его вызвали в следственные органы в Корчу по поводу Велики. Дело это в общинном управлении не закончилось и было передано в суд, хотя Велика клялась, что ей и в голову не приходила мысль изменить мужу с Гьикой.
— А брюхо кто тебе нарастил? — спрашивали некоторые крестьяне, в сомнении покачивая
Гьику ждали еще вчера, но он не вернулся.
Рина верила в честность Гьики, но все-таки, когда оставалась одна и вспоминала, какие по селу шли толки, не могла удержаться от слез. А теперь вот к этой беде прибавилась другая, еще более горькая.
Когда Ндреко отказался подчиниться, жандармы и кьяхи, особенно Леший, взбесились. Не стали больше церемониться и вместе с послушными им крестьянами принялись за работу: одни выбрасывали во двор вещи, другие срывали с петель двери и били стекла, третьи разрушали крышу, а сам Леший, вооружившись киркой, принялся даже подкапывать фундамент дома.
Вита с криком ужаса выбежала во двор. Рина схватила из колыбели ребенка и спряталась на гумне. Обе женщины рвали на себе волосы, слезы ручьями текли по их щекам, и они даже не подумали о выброшенных на двор вещах.
— Отец, отец, умоляем, выходи скорее! Выходи, отец!
— Гьика, где ты? Гьика, горе нам!
Кьяхи бросали вещи, обрушивали крышу, а рыжий Кара Мустафа ревел, как разъяренный бык:
— Все превратим в прах и пепел! Пусть знают, что имеют дело с самим Каплан-беем!
При виде всего этого крестьяне ужаснулись. Некоторые сжимали кулаки, другие громко ругались.
— Мерзавцы! Палачи!
— Кровопийцы!
— Нет у вас жалости. Если когда-нибудь попадете к нам в руки, дорого поплатитесь за все!
— Эй, вы! Что стоите как вкопанные? Давайте хоть вещи соберем, — предложил кто-то поблагоразумнее.
— И Гьики, как на грех, нету! Нужно же им помочь. Ведь нас целое село; не можем ведь мы оставить в беде семью! — поддержал его другой.
И некоторые из крестьян принялись собирать вещи.
Дядя Коровеш подошел к Вите и Рине. Старался хоть немного их подбодрить и утешить, ласкал маленького Тирку.
— Погибаем мы, дядя! Смерть наша пришла! Умоляем, спаси отца, вытащи его оттуда! — сквозь слезы говорили женщины.
Коровеш в сопровождении двух крестьян вошел в дом. Дверей и окон уже не было — все разрушено. Кьяхи и их подручные с кирками и топорами в руках продолжали крушить крышу. Вниз летели бревна, куски штукатурки. С пола поднималось густое облако пыли. Сквозь это облако они увидели у очага какую-то закутанную в черное фигуру. Это был Ндреко. Он упал ничком
— Эй, Ндреко, разве ты не видишь, что творится? Поднимайся и выйдем отсюда, а не то тебя здесь бревном пришибет!
Ндреко чуть приподнял голову, бросил на них взгляд, полный отчаяния и ярости, и, ухватившись обеими руками за очаг, выкрикнул:
— Нет, нет, здесь прошла моя жизнь, сюда придет и моя смерть! Не выйду я из моего дома!
Крестьяне пытались оторвать его от очага, но не смогли: Ндреко будто прирос к нему.
— Что ты, Ндреко, опомнись, возьми себя в руки, нельзя же так!..
В это время сверху на Коровеша свалилась балка. Он со стоном упал. Двое крестьян подняли его и вынесли во двор. Тотчас же распространился слух:
— Ндреко убит!
— Нет, это дядю Коровеша ранило, — говорили другие.
— Отец, отец! Несчастный отец! Несчастный дядя! — крикнули Рина и Вита, подбегая к раненому.
— Коровеш, что ты наделал? Без тебя мы все погибнем! — громко кричала тетя Ката.
Через минуту выяснилось, в чем дело. У Коровеша оказалась перебитой левая рука; он совершенно не мог ею пошевельнуть. Крестьяне отнесли его домой.
— Выведите же Ндреко из дома! И скажите кьяхи, чтобы они перестали ломать крышу, а то убьют человека, — посоветовал один из крестьян.
— Эй, остановитесь, перестаньте, если вы люди, если верите в бога! Ведь вы засыплете живого человека! — кричали крестьяне, обращаясь к кьяхи, стоявшим на крыше.
— Отца!.. Спасите отца! — рыдали Рина и Вита.
К Вите несмело приблизился Бойко. Он видел, как она страдает, и, жалея ее, хотел хоть чем-нибудь помочь ей.
— Вита, Вита! — тихо позвал он.
Она повернула к нему голову, стараясь овладеть собой, но это ей не удалось, и она еще пуще разрыдалась. В эту страшную минуту Гьики нет рядом, и Бойко сейчас для нее самый близкий человек. Она обратилась к нему:
— Умоляю тебя, Бойко, спаси моего отца!
Бойко с тремя товарищами вбежал в дом. Крыши уже не было, торчали только черные балки, а под ними колебался плотный занавес из пыли и сажи. Ндреко уже почти не было видно. Он лежал, засыпанный осколками штукатурки и мусором. Бойко и товарищи силой подняли его.
— Конец нам, конец! Дайте мне по крайней мере хоть умереть здесь, у родного очага; здесь меня и закопайте! Не хочу я больше жить, оставьте меня! Лучше похороните меня живым! — умолял Ндреко.
— Стыдно плакать, у тебя есть сын, он выстроит новый дом, лучше этого, — утешали его крестьяне, пытаясь вытащить старика во двор.
— Где ты, Гьика? Где ты, мой сын? Опозорили нашу честь, обездолили нас! Будь ты здесь, ты бы расправился с этими извергами! — кричал уже совершенно обезумевший старик.