Они были первыми

Василевский Лев Петрович

Поодаль, на лавочке у печки, полулежал Румянцев, задумчивый и хмурый. Напротив него кулаки вместе с ламутским головой тянули спирт. Четверо в дальнем углу резались в карты. Остальные, человек пятнадцать, дремали кто где.

— А если все-таки свернут с дороги? — приподнял голову Румянцев. — Канут в тайге… В Якутск пройдут.

— Не пройдут, начальник, — возразил один из кулаков. — Наши люди выведут их.

— Поглядим потом, что это за «наши»! — оборвал его Румянцев и, запахнувшись в полушубок, шагнул за порог.

* * *

Короткий

день уходил, натягивая на всю округу холодный сумрак. Первые звездочки проклюнулись в вышине…

На просторный заснеженный алас из чернеющей полосы леса выскользнули шесть легких нарт.

— Алас пройдем, отдыхать надо. Оленей кормить будем, сами чай кушать, — крикнул весело Белянкину проводник Колесов. — Здесь последний дом, потом до самого Якутска не будет хорошей крыши.

Олени, почуяв жилье, прибавили ходу.

— Ребята, подтянись! — обернувшись на санный поезд, арканом извивающий по аласу, крикнул Белянкин, и крик его захлестнул раздавшийся внезапно стройный оружейный залп. Кто-то сзади вскрикнул и разразился матом.

Василий оглянулся…

Два оленя, встреченные пулями, бились в предсмертных конвульсиях. На третьей нарте, поперек ее, лежал навзничь Петр Рогожин. Руки его безжизненно повисли, из обнаженной головы тонкой струйкой сочилась кровь на синий снег.

Обоз смешался, остановился. Стрельба прекратилась. В голове у Василия тесно лихорадочным мыслям. «Принять оборону?.. На таком морозе не продержишься долго. А стреляли не менее чем из десятка ружей — звук густой». Прикинул, сколько до кромки леса, откуда выехали, и закричал:

— Разворачивай! — ухватившись за рога, рванул животное на обочину. Тотчас над тайгой прокатился хлесткий звук, ударил по ушам.

— Гони! — кричал Белянкин.

С макушки высотки посыпались, как шишки с дерева, черные фигурки. Стремясь настигнуть обоз, не дать ему втянуться в лес, на дорогу выскочило несколько верховых.

— Гони!

Белянкин бежал рядом с нартой.

Спасительная полоса тайги приближалась, будто спешила на помощь. Вот он уже достиг ее, но вдруг олень начал падать. Василий отскочить не успел — олень рухнул на него. Белянкин выругался, с трудом вытащил ногу из-под туши оленя. Прислушался…

«Не уйти нам, если не задержать конников», — промелькнуло в голове. Василий сдернул брезентовый чехол с шошовского пулемета, заправив ленту, крикнул Проне Данилову:

— На второй версте неприметный сворот! По нему обойдете засаду. Я догоню!..

В лес на полном ходу влетели всадники, нарушая дикими криками тишину. Василий не спеша прочертил стучащим пулеметом черту, пропуская через рамку прицела прыгающие фигурки. Лошади, словно наткнувшись на невидимую преграду, вздернули храпящие морды, раздираемые натянутыми уздами, поднялись на дыбы…

Пулемет метнул уже вдогонку всадникам раскаленные пули и затих. Василий скинул рукавицы и, обхватив кожух пулемета, отогрел закоченевшие пальцы. Белые молчали.

«Нет, так они не уйдут. Обложат, как медведя, и отведут душу», — подумал он. Натянул рукавицы и достал из-под ящиков бухточку бикфордова шнура. Один конец протянул к детонатору,

спрятанному в центре нарт, между ящиками со взрывчаткой. Другой, свободный, в несколько метров, Василий, чтобы не потерять в сгущающейся темноте, закрепил за пояс. Затем вставил новую ленту в магазин, нажал на спуск. И оторвался от пулемета, когда тот, проглотив ленту, затих. Василий откатился от нарты, сдернул с пояса шнур и, бросив его позади саней, запалил. Едва приметный огонек живо бежал, казалось, по снегу. Василий подхватил винчестер и, пригнувшись, побежал по дороге. Неожиданно что-то толкнуло его в левую ключицу, будто на острый сук напоролся. Рука повисла плетью. Отбежав от нарты на добрую сотню метров, Белянкин резко свернул с дороги и пошел снежной целиной в глубь тайги. Его расчет строился на выигрыше времени. После взрыва белые, если и наладят погоню, то только за обозом, а тот теперь далеко ушел…

Тяжело дыша, Василий продирался сквозь заснеженный кустарник, ветки его легко, со звоном, ломались. Сдерживал движение глубокий снег — сухо, как песок, сыпался за голенища торбасов и таял, обволакивая влагой ноги. Ныло раненое плечо, и вся рука начала гореть. Белянкин торопился: надеялся встретить на дальней обходной дороге свой обоз. Гулко, будто летний гром, прокатился над тайгой взрыв. Вздрогнувшие деревья осыпали снегом идущего в лунном свете человека.

* * *

Пастух Афоня Кривошапкин поднялся рано. Надумал съездить на дальний выпас к брату за новыми нартами. Привычно наладил упряжку, бросил в нарты узелок с провиантом и, кликнув собаку, тронулся в дорогу. Не успел отъехать от своей юрты, как наткнулся на человека. Остановился. Поправил нож на поясе и, склонившись над лежащим, приподнял ему голову.

Человек зашевелился, открыл глаза и выдохнул чуть слышно:

— Помогите…

Афоня, огорченно цокая языком, уложил незнакомца на нарты и, сопровождаемый собачьим лаем, повернул назад.

— Интересно совсем, какого гостя я к себе привел, а? — спросил Афоня, когда человек немного отогрелся у живого камелька.

— Своего привел, товарищ, — ответил хрипло незнакомец.

— Так, так, — Афоня ловко выхватил из камелька жаркий уголек, положил его в трубку и вышел наружу.

Сел на снег у входа. Прищуренные глаза смотрели куда-то далеко в одну точку. Вот по морщинистому лицу с редкими кустиками волос на щеках прошла легкая судорога, и Афоня, резко поднявшись, осторожно вошел в юрту. Незнакомец спал. Афоня постоял немного над ним и тихо вышел. Вскоре его быстрая упряжка растаяла за серым горизонтом.

Разбудило Белянкина тяжелое предчувствие. Он с трудом разлепил веки, приподнялся. Юрта была пуста.

«Непростительно долго спал», — подумал Василий и вытащил из-под полушубка наган, крутнул барабан. Шесть патронов… И нетронутый магазин в винчестере.

Где же пастух? Рука теперь горела сильнее, опухшему плечу тесно под гимнастеркой.

Совсем рядом он услышал веселый лай, скрип нарт. Василий вскочил, рванулся к выходу и лицом к лицу столкнулся с Афоней. Рука незнакомца легла на рукоятку нагана.