Они лезут
Шрифт:
– Ты такая чумазая! – её взгляд упал на толстовку, которую я не щадила, и практически уничтожила краской. – Может это может? – она указала на растворитель, но не решилась притронуться своими чистенькими ручками. Я не растерялась. Тонкая струйка растворителя выплеснулась на Надину юбку.
– Ой, прости, – я сделала виноватый вид. «Теперь уж точно сработает!»
Надя обязана уйти, чтоб спасти свой костюм. Беги домой! Резче! Она стояла в раздумьях. Молчание её, как цветок, было прекрасным. Без недовольства, что странно.
– Бывает, – она улыбнулась.
Я была
– Привет, – Надя обозначила Паше своё присутствие.
Пашка споткнулся. Краска чуть не выпрыгнула из ведра. Надя одолела Пашку одним словом. Он забыл, куда шёл. Это со мной можно заниматься глупостями – копать, красить… Изящная Надя не потерпит отношения к себе, как к батрачке! Пашка не знал, что ей ответить, а я – куда себя деть. Манеры. Без них никак не покорить Надю.
– Ты… вернулась.
– Вернулась, вернулась насовсем! Мы сняли квартиру, подыскиваем, чтоб купить свою, – лучилась Надя.
– Я закончил. Пройдёмся, – Пашка приблизился к Наде, – Ты справишься? – бросил он мне через плечо.
– Нет, Паша, нет! – Из груди моей вырвался клубок волнений. Пашка невольно остановился, как перед минным полем, в раздумьях. Неверный шаг – и всё вокруг взорвётся. И лишь моё растоптанное вытьё удерживает рокового шага.
«Что происходит?» – Пашка повернулся. В глазах образовался затор из мыслей, но образ Нади широким зонтиком сдерживает этот напор. Но всё же кое-что просачивается:
– Передохни и сматывайся, – с трудом проговорил Пашка, – Краску вытри, – указал он мне на щёку.
На меня он смотрел, как на болезную. Он был в замешательстве, ещё немного, и он начнёт разговаривать со мной, как с капризным дитём. Это внимание кромсало убийственней, чем восхищение приезжей разлучницей.
Болтаюсь… как нечто в проруби. Подальше от утра, от места, где они милуются. Взгляды – счастливые. Что я здесь делаю? Чужое счастье, как баян, пиликало по нервам на одной ноте: «…вместе, не расставались, переписывались…» Они не могли раскрыться при мне. Пашкин взгляд требовал уединения.
Что ж… я разлучаюсь с тобой, Пашка, как боль с таблеткой – до следующего раза. Сегодня я не была готова к атаке Нади – которая нахально использовала красоту, как гипноз для кролика. Злость на них, на мир стекала леденящим потом. Пашка и Надя вместе. Болтаюсь за бортом этого счастья. Мой удел – сожалеть и ныть. Слишком сухо на душе, чтоб тратить слёзы. Меня повело в сторону.
– Элина, пошли с нами.
– Не во что мне переодеться! Я так пришла! – «Не даёт мне спокойно уйти!».
Надина радость съёжилась под грохот моего голоса. Пашка, как более жизнестойкая особь, приглаживал взглядом моё негодование, чтоб я не тревожилась по поводу своей убогости. Я должна смириться?! Пашка же любит свои недостатки: двойки, прогулы. Тоска в глазах Нади сжимала мою боль. Гашетка в пол – я ехала к разрушениям. К тупику отношений с Пашей.
– В другой раз сходим, – Пашка косился на меня.
– Куда? – «Только не с вами…»
Зачем мне волочься за ними, как пустая консервная банка? Для антуража, чтоб все ими любовались? Я – обуза.
Солнце слепило и немного защищало от мрачных мыслей. Но я чувствовала, как нечто сгущается – моё бессилие. Пашка и Надя держались за руки. Это конец.
– Элина, куда бы ты хотела? – Надя вернула меня из дум.
– Сейчас никуда.
Школа, бордюры – вот и весь мой кругозор. Я почти ничего не приобрела, кроме фантазий и ночных записок с желаниями. Я в беспамятстве строчила свои мечты на бумажных лоскутах. Интересно? Вряд ли. Мне нужно молчать, чтоб не позориться. Молчать всегда. Уж на ближайшие несколько лет точно.
– Надо унести краску, – сообразил Паша.
Я казнилась в нише ступора и ревности, безмолвными словами – через муторный взгляд грызла Павла. Мой внешний вид ухудшался с каждым мазком. Бутоны краски цвели позорной вонью и взрывали мою привычную серость. Я получила разрушительную стимуляцию мозга, и теперь моя кисть – мой заступник, брызгала на Пашу и Надю.
Пашка отставил ведро подальше, чтоб я не распыляла краску зря. Кисть я прижала к груди. Шея моя стала не чище рук.
Пашка был потрясён моим безразличным отношением к себе, упрямством, и тем, что у меня нет запасной одежды. Видимо, он не верил до последнего и стал рыться в моём рюкзаке.
– У тебя даже тряпки нет? – изумился Паша.
Пашка отлип от Нади и взял меня за руку. Эта была хватка локомотива, чтоб сдвинуть мёртвый прицеп. Голова моя отключилась. Я таскалась за ним по школьному двору. Везде. Чувствовала себя плакатом безумия, для которого простые истины – очень далёкие материи. Взгляд… на мир смотрят бильярдные шары. Их номера складываются в число сегодняшнего дня. Неживое. Дыхание, как отрава. Ещё дышу. Дрожащие пальцы и нездоровый блеск. Мои волосы поспевали липким дымом за моей головой. От такого разве что и мечтали – избавиться. Пашка торопился. «Виктория Витальевна…. Вита…на», – я только и слышала. Он хотел меня передать меня на поруки учительнице, чтоб меня, маленькую девочку, откачали от шока, напоили чаем и отправили домой. Я была напугана его решительностью. Я вырывалась и несколько раз наступила Пашке на ногу. Мне хотелось, чтобы он меня бросил! Сам! И что смешно, он сделал это и приземлился на лавочку, а я по инерции, потопала к нему, как заводной механизм.