Они учились в Ленинграде
Шрифт:
Видя, что я собираюсь что-то сказать, она добавляет категорическим тоном:
— Вы, вероятно, будете говорить, что слишком много классов? Если бы я с вами вчера говорила, речь шла бы и о девятых и о десятых классах.
Мне не хочется уходить из госпиталя, и мне кажется, что работа в нем крепче связывает меня с фронтом, но я не решаюсь это сказать. Представляю себе, как Антонина Васильевна посмотрит на меня из-под своих больших роговых очков и скажет:
— Ведь вы учительница!
Она глубоко права, ей надо организовать занятия
В школе начались занятия. Младшие классы занимаются в домохозяйствах. Где есть достаточно сухие и теплые бомбоубежища, занятия будут проходить в них, а если в этих помещениях сыро, то управхозы обязаны предоставить хорошую, светлую комнату в одной из квартир, по возможности ближе к бомбоубежищу.
Сегодня первый раз вела занятия в 239-й школе. Ее все называют «школа со львами». Здание школы — исторический памятник. Строил его архитектор Монферран.
Пушкин знал этот дом и посвятил ему строки в «Медном всаднике»:
Тогда на площади Петровой, Где дом в углу вознесся новый, Где над возвышенным крыльцом С поднятой лапой, как живые, Стоят два льва сторожевые, На звере мраморном верхом Сидел недвижный, страшно бледный Евгений…Вестибюль дома очень красив: массивные гранитные колонны на бронзовых пьедесталах.
На первой площадке лестницы лепка прекрасной работы, изображающая римское оружие, в библиотеке сохранилась замечательная роспись потолка.
Учителя собрались в школу очень рано. Здание огромное, и надо изучить помещение, чтобы не тратить времени на поиски классов, в которых нужно будет давать уроки.
Занятия начались в девятнадцати классах. Учащихся в школе семьсот человек.
Классы чисто вымыты и просторны. В них лишь чуточку холоднее, чем бывало раньше. Необычно то, что вешалки для пальто поставлены в классах.
Из окон учительской виден Исаакиевский собор. Впервые смотрю на него с высоты второго этажа и притом так близко. Гранитные колонны кажутся еще грандиознее, сложная капитель выглядит очень тяжелой и давит на ствол колонн. Золотого купола не видно, он закрашен серой, как наше осеннее ленинградское небо, краской.
Еще утром, подходя к школе, встретила маленькую девочку.
— Я решила обязательно прийти в школу первой, — сообщает она. — Мне недалеко, но я очень боюсь опоздать.
Она открывает тяжелую дверь вестибюля и с отчаянием в голосе говорит:
— Ну, вот я и опоздала! Это всё оттого, что ночь не спала, а под утро заснула.
В залах второго этажа много учащихся. Шумно и как-то празднично. Дети переведены из разных школ. Они отыскивают «своих» учителей и радостно
Нам задают обычные вопросы:
— Вы у нас будете?
— Географию Александр Маркович будет преподавать?
— А воспитателем у нас кто?
— А немецкий язык учить будем?
— А правда, что нас будут кормить обедами и давать пятьдесят граммов хлеба в день? — спрашивает Аля, худенькая девочка с выпуклым лбом и карими глазами.
Мне очень трудно сказать: «Нет, неправда». Очевидно, ей уже знакомо чувство голода.
— Не знаю, — уклончиво говорю я.
— Об этом, наверно, в РОНО знают, — с надеждой говорит девочка. Для меня ясно, что под «этим» подразумевается обед и хлеб.
В проходном зале, «Кировском», как его называют школьники, так как в нем стоит бюст С. М. Кирова, рослый голубоглазый школьник в русских сапогах собрал вокруг себя массу ребят, главным образом мальчиков. Я слышу отрывки какой-то фантастической автобиографии.
— Как зовут этого мальчика? — спрашиваю проходящего мимо меня ученика.
— Это Валерий. Разве вы не знаете?
Коля крайне удивлен, что я не знаю такую известную личность.
Нужно познакомиться с этим мальчиком, у которого, как говорят ребята, «замечательно интересная жизнь».
Я не хочу прерывать их беседу и останавливаюсь в стороне, у окна.
— Было ясно, что это шпион… — слышу я голос Валерия.
— Загримированный? — с затаенным дыханием спрашивает кто-то из его слушателей.
— Натурально загримированный, с космами седых волос, — отвечает Валерий, широко расставив ноги и запустив руки глубоко в карманы штанов.
Раздается звонок, встреченный криком восторга ребят. Зал быстро пустеет: все торопятся в классы.
Решено начать занятия с короткого доклада. Его поручено сделать мне.
Я еще вчера очень волновалась, обдумывая свой доклад. Хочется его сделать как-то по-особому, — ведь школа никогда еще не начинала работать в такой необычной обстановке.
Как жаль, что я не знаю, как учились и учились ли дети в Смоленске и Москве в 1812 году или в Севастополе в эпоху его героической обороны. Думаю, что не учились… Я обращаюсь ко всем собравшимся в большом зале:
— Товарищи, мы начинаем занятия в необыкновенной обстановке: страна наша ведет тяжелую, упорную войну с сильным врагом; город наш окружен со всех сторон огромным числом фашистских дивизий; он стал фронтом.
В такой обстановке не приходилось учиться ни одному поколению русских школьников. Пройдут года, вы станете взрослыми, у вас будут дети, внуки… Они вас непременно спросят: «Что вы делали в дни Великой Отечественной войны?» И вы с гордостью скажете: «Мы учились в Ленинграде».
Многие из вас любят уроки истории, но она не только в прошлом.
Мы с вами живем в замечательную эпоху, когда в книгу истории вписываются страницы, полные героизма. Научитесь же читать эту книгу, и тогда вам легче будет переносить все трудности и лишения.