Они украли бомбу для Советов
Шрифт:
— Вы отсиживали в солидной компании.
— Меня с тем парнем действительно считали особо опасными. И Блейка тоже (Джордж Блейк — сотрудник британской Сикрет Интеллидженс Сервис, долгие годы передававший ее секреты советской разведке. — Н. Д.). Нас с Джорджем судили в том же 1961-м, и вдруг мы каким-то чудом или по недосмотру оказались вместе в лондонской тюрьме Скрабе. Вот кто стал другом до конца жизни. Мы говорили обо всем на свете и находили общий язык, словно сиамские близнецы. Мои 20 лет казались шуткой по сравнению с его
— Моррис, с трудом верится, хотя нет, не верится, будто вы не знали, что Блейк готовится к побегу.
— Вы совершенно не представляете работу в разведке, иначе бы не делали таких опрометчивых заявлений. Я даже не успел узнать о его вечернем побеге, как наутро был переведен из Скрабе в тюрьму на остров Уайт. Отсюда никогда и никто не убегал и не убежит — от острова до ближайшей сухой точки миль 30. Режим суровейший, климат мерзкий, еда отвратительная. И если бы не книги, я бы мог сойти с ума. Да, книги, друзья, вера в собственную правоту полностью оправдывают мою жизнь и то, что я в ней сделал. В ваших вопросах вы тонко намекаете, что я как бы скучаю и мучаюсь в Москве, куда мы с Хелен приехали в 1970-м. Ошибаетесь. О русских друзьях я вам рассказывал. Джордж Блейк, который тоже постоянно живет в Москве, навешает меня часто. Попробуйте найдите такого собеседника в Нью-Йорке или Лондоне.
— Но круг общения, смею предположить, не слишком широк.
— Мы опять выходим на профессиональные проблемы. Конечно, мне иногда хочется увидеть кого-то из друзей детства. Ребят из Интернациональной бригады Авраама Линкольна — кое с кем из них я, между прочим, не так давно встречался. С иными увидеться не суждено. Но тут я дома, у себя, это — моя Родина. И я гражданин России — такой же, как вы.
Он живет в Москве уже 15 лет. Коэнов-Крогеров обменяли то ли на шпиона, то ли просто на английского неудачника Джеральда Брука. Громаднейшие были преграды: КГБ официально не признавал Крогеров «своими». Пришлось действовать «через польских товарищей». В Москве их ждал Лонсдейл, обмененный еще в середине 60-х на британского разведчика Грегори Винна.
Абель-Фишер, Лонсдейл-Молодый, Блейк… В этой галерее разведывательной славы есть место и для них — Леонтины и Морриса Коэнов. Гудбай и еще раз спасибо, товарищ Атомный шпион.
Моррис Коэн скончался в начале июля 1995 года в московском госпитале без названия. Он так и не выучил русского, газеты и то читал со словариком. Но даже среди наших соотечественников найдется совсем немного людей, любивших Россию столь страстно и оптимистично, как любил ее Моррис.
Вместе с ним в могилу ушло столько неразгаданного и неотвеченного. Я был единственным россиянином-журналистом, которому Моррис захотел — или согласился, решился? — рассказать хоть что-то. Но волею судьбы и обстоятельств мне не удалось поведать обо всем услышанном, записанном.
…Траурная процессия чинно двигалась по Ново-Кунцевскому кладбищу. Последний путь Морриса Коэна по земле, с которой он сроднился уж точно навечно. Он столько знал и так много сделал. И так мало рассказал. Мне однажды довелось увидеть съемки Морриса, сделанные, как бы это сказать, для сугубо служебного пользования. Но даже там купюра за купюрой. Кажется, Крогеры
СВЯЗНИК ПОЛКОВНИКА АБЕЛЯ
Полковник Службы внешней разведки Юрий Сергеевич Соколов был связным легендарного Абеля. Кажется, он остался последним из тех, кто работал с символом нашей разведки не в московских кабинетах Ясенева и Лубянки, а рисковал на поле тогдашнего ГП — главного противника — в Штатах. Его фамилия известна лишь горстке коллег. Да и высокие награды обошли стороной, так и не найдя героя.
Соколов словно исчез, растворился в зоне повышенной секретности, где людей знают лишь по оперативным кличкам. Во времена Абеля он звался Клодом.
Мне страшно неловко, но и я, вот уже несколько лет пытающийся разобраться в немыслимых хитросплетениях советского атомного шпионажа, внес свою постыдную лепту в эту покрытую мраком историю. В одной из статей публично «похоронил» Соколова-Клода.
Юрий Сергеевич позвонил, представился, принял мои запоздалые извинения, и мы познакомились. Знаете, что поражает в людях той, к сожалению, уходящей когорты? Они, будто на подбор, скромны, интеллигентны. Не совсем уверены, что уже можно рассказывать, а чего никогда нельзя. И еще они очень не богаты. Офииерская пенсия плюс крошечные блага, никаких сбережений, зато гордость за профессию — не выставляемая напоказ, однако весьма заметная.
— Юрий Сергеевич, сколько же лет вы проработали в США?
— С 1947 по 1952-й. У меня был дипломатический ранг — третий секретарь. Сначала консульство, потом перевели в представительство при ООН. Около шести лет — и без всяких стпускоз.
— Напряг наверняка огромный. Теперь, по-моему, так не бывает: дают передохнуть.
— Да, сегодня кажется невероятным. Но приходилось работать с ценной агентурой — какие там замены? Линия научно-технической разведки, в которой всю жизнь трудился.
— У вас были ценные источники информации?
— Серьезнейшие. Достаточно много интересных людей, от которых я получал материалы по тому же атому. А когда и наши взорвали свою бомбу, интерес все равно не угас: дело совершенствовалось, ученые двигались уже к бомбе водородной, возникал трудный вопрос о средствах доставки.
— И откуда вы брали агентов? Вербовали? Кем были эти люди? Где находятся сейчас?
— Они мне достались от предшественников. А кем они были и есть сегодня, говорить не буду. Меньше всего наши помощники нуждаются в газетной славе.
— Ну, Юрий Сергеевич, ведь столько лет прошло…
— Хорошо. Например, в Штатах я работал с Моррисом и Лоной Коэн. Имена в нашем мире известные.
— Ла, это одна из самых прославленных семейных шпионских пар.
— Слово «шпион» здесь грубо и неуместно.