Only you
Шрифт:
— Я сам не в восторге от того, что мне приходится видеть ваши лица каждый день, — иду на нее, надеясь, что у девчонки сработает инстинкт самосохранения, но она лишь вздергивает свой миниатюрный носик и дарит мне презрительный взгляд, — убогое место и такие же…
— Что?
Чуть ли не требует ответа, когда я замолкаю. Перегибаю палку и сам не понимаю, какова причина. Злюсь. Она тоже.
— Люди. Такие же люди.
Заканчиваю фразу, а Васька отшатывается от меня, как от прокаженного. Мне бы радоваться такой реакции. Предок
— Знала, что ты равнодушна и эгоистичная… — Пыхтит заведенная Кукушкина, сжимая кулаки, пока я приближаюсь плотнее. — Личность.
По факту слабо оскорбила, но завуалировала так, что мне фейс зажгло, как от пощечины.
— Надеюсь, ты подумала о последствиях?
Предупреждаю, а Васян стойко сопротивляется. Это бесит. Другая бы радовалась, что ей внимание уделяю и соплякам втираю, как важно попросить прощения.
— О последствиях стычек с тобой я знаю, как никто другой, — она почему-то трет щеку, на которой виднеется крошечный шрам, где раньше был лейкопластырь, — можешь не пугать. Мне не страшно. И мне плевать, чей ты сын.
— Неужели?
Криво улыбаюсь, пока внутри вибрируют опасные струны, на которых Кукушкина решила поиграть.
— Да.
— Хорошо, — пожимаю плечами с наигранным равнодушием и тут же подхватываю ее, перекидывая сопротивляющееся тельце через плечо, — буду воспитывать.
— Баринов! — Стучит кулаками мне по спине, а я разворачиваюсь и иду в сторону зала с бассейном. — Ты бы себя воспитал для начала прежде, чем других учить! Немедленно отпусти меня! — Вместо ответа хлопаю ладонью по ее ягодицам, на что слышу неразборчивое бурчание и визг. — Хам! Наглец! Эгоист! Нарцисс! И…
— Какой еще комплимент отвесишь?
Опускаю ее, смотря в голубые глаза, которые полыхают от яркого спектра эмоций их обладательницы, и улыбка сама лезет на лицо. Злость еще преобладает, но постепенно гаснет от безумной идеи, поселяющейся в моей голове.
— Разные, но тебе они точно не понравятся!
— И за что ты меня так «любишь», Васян?
Фыркает и выжидающе смотрит на меня, словно я Ванга в молодости. Естественно, ничего не дожидается и презрительно толкает в грудь.
— Как так можно… Это же ужасно…
— Если бы я понимал, о чем ты вещаешь, то…
— Как будто не помнишь!
Как же раздражает ее упертость… Без зазрения совести слегка толкаю Кукушкину, от чего ее глаза расширяются. Равновесия она не удерживает и падает в бассейн. Первым желанием становится прыжок в воду следом, но я себя одергиваю. Пусть остынет праведница. Разворачиваюсь и выхожу из зала под невероятный аккомпанемент ее брани. Улыбка шире, чем у Чеширского кота по лицу расплывается, особенно в
— Никита, — мадам-кокон нарисовывается передо мной с хмурой миной, — ты Василису не видел?
— Нет, а что-то случилось?
— Не могу ее найти, — протягивает она, рассматривая периметр и снова фокусируясь на мне, — пойдем. Пока ее нет, присмотришь за группой.
Киваю, убирая руки в карманы, и иду следом за Софьей Николаевной. Через пару шагов оборачиваюсь и смотрю на закрытую дверь. Ничего, Васька. Посиди и одумайся.
Глава 32
Никогда не думал, что спиногрызы могут так выводить из себя и пить ценную кровь литрами. Стоило мне оказаться с ними один на один, как из спокойных деток они мигом превратились в жутких пожирателей мозга сотого уровня. Сначала требовали Василису, а потом и вовсе объявили мне бойкот и перестали разговаривать. Так и просидел с ними в библиотеке до самого ужина. А что?! Они заняты своим дутьем, и я могу незаметно для всех выспаться, прикрывшись книгой. Все в плюсе.
— Смотрю на тебя, Никита, и понимаю, что за несколько лет ты ни капли не изменился, — с тяжелым вздохом говорит библиотекарша, когда группа уходит из читального зала, а я поднимаюсь и стопорюсь.
— Узнали, да?
Усмешка сама ползет на лицо. Многие работники лагеря сменились за время, пока я усердно взрослел, но Нина Михайловна осталась и была такой же. Серьезной и безумно любящей меня. Женщина улыбнулась и утопила меня своими объятиями. Ответил ей взаимностью.
— Еще бы, — рассмеялась она, рассматривая меня, как раритетную книгу, — с такой говорящей фамилией и хитрыми глазами…
— Хоть один нормальный человек среди скучных лиц, — искренне выдал, на что Нина Михайловна ответила хмурым взглядом, посматривая вокруг.
— Не обижал бы ты Василису, — в ее голосе звучат нравоучительные нотки, а я кривлюсь, — хорошая девочка. Еще и двое наших сорванцов покоя не дают. После вашей демонстративной стычки тут весь персонал лагеря вас обсуждает в непригодном свете.
Сглатываю горькую слюну и улыбаюсь. Какое мне дело, что обсуждают местные трудяги. Васькины трусы? Неужели все видели?
— Эта фотография еще, — Нина Михайловна отошла к стойке и принялась перекладывать книги с одной стопки в другую, покачивая головой, — и не удалит же никто. Так все и шушукаются.
— Какая фотография?
— Так, — библиотекарь удивленно хмыкает и перестает манипуляции с книгами, — Василисы, точнее ее пикантной части. Дети, знаешь ли, — она многозначительно приподнимает брови, пока я хмурюсь, — я не в курсе, кто создал этот чат, но все ребятишки в нем и не только. — Нина Михайловна поглядывает на часы и ставит руки на бока. — Что ж, мой рабочий день подошел к концу.