Оноре де Бальзак

Труайя Анри

Да и совсем другие заботы у него – найти честных, вышколенных слуг. Бывший слуга, Милле, больше его не устраивает, он находит ему замену – эльзасец Франсуа Мюнх станет и портье, и кучером госпожи Оноре де Бальзак. По совету своей кухарки – итальянки Занеллы, «тихой, заботливой, спокойной и честной», нанимает горничную пятидесяти лет, белошвейку. «Она бельгийка, набожная… не легкомысленная», – спешит он уточнить Еве. Трое слуг за девяносто франков в месяц, плюс еда и экипаж, в год это составит двенадцать тысяч франков. Но тут Занелла совершает страшное преступление – в отсутствие хозяина предлагает соседу посмотреть дом. Подобная неделикатность возмутила Бальзака, подумавшего было уволить виновницу. Зато он с распростертыми объятиями встретил старшую сестру Ганской Алину Монюшко: та непременно хотела знать, что великий человек приготовил для Евы. Она была очарована, ее снедала зависть: «Что Верховня по сравнению с этим восхитительным домом! Я никогда не видела ничего подобного!» Монюшко уходила уверенная, что Бальзак скрывает истинное положение дел, что он – миллионер.

Это завистливое восхищение несколько утешило Оноре, ведь избранница-то

не выказала ничего, кроме пренебрежения. Теперь его беспокоило еще и здоровье – он подозревал у себя «гипертрофию сердца». Энергии лишала, конечно, не она, а безразличие Евы, которая не сочла нужным отреагировать на его страдания. Говорит, что боится Парижа. Почему тогда так упорно сопротивляется его приезду в Верховню? Если жить с оглядкой на мнение окружающих, можно потерять счастье. И раз сама Ганская не понимает его, Бальзак обращается к ее дочери и зятю: умоляет замолвить за него словечко, объяснить «государыне», какая будет польза от его пребывания на Украине. «Ваша дорогая матушка пишет мне очень редко и запрещает мне приезжать на Украину. И то, и другое кажется мне лишенным всякого смысла… Я так привык к вам троим, что жизнь мне стала невыносима, ничто не может развлечь меня. Я словно пес без хозяина, который хочет только, чтобы тот был у него». Ему необходимо делить с Евой жизнь, он вновь подумывает обратиться к царю, описать свои несчастья, получить разрешение на натурализацию и, таким образом, право жениться на вдове господина Ганского. Бальзак делится этим замыслом с Анной: «Мой дом мне отвратителен, литература кажется пресной, я сижу сложа руки, когда должен работать. Так у меня возник план продать дом и все барахло… устроиться на Украине учителем французского, танцев и хороших манер… Я бы поехал в Петербург попроситься на службу к Его Величеству, может, в полицию на Украине». Какова доля шутки в этом стремлении к добровольной ссылке? Несомненно, не знает сам. Его гложет одна мысль: бежать из Парижа, сменить воздух, режим, читателей, возродиться в сиянии Ганской. Он готов отказаться от самых своих тиранических, самых дорогостоящих капризов, только бы Ева приняла его в своем русском раю: «Я сделаю все, что вы мне прикажете. Для меня не существуют больше торговцы всякой всячиной, я никогда больше ничего не куплю». Оноре настаивает, что присутствие рядом с Ганской такого мужчины, как он, готового встать на ее защиту при любых обстоятельствах, настоятельная необходимость. Будущее Европы представляется ему трагическим. Худшее из зол – пропаганда коммунистических идей, которые подстрекают народ к бунту: «Я предвижу великие опасности для вас, и мне становится страшно, спрашиваю себя, хватит ли вам времени осуществить все вами задуманное. Полагаю, что пламя распространится быстро… Вы даже представить себе не можете, что такое коммунизм, доктрина, предполагающая перевернуть все вверх дном, поделить все, включая продовольствие и товары, между людьми-братьями. Вы знаете, что я думаю о насилии, но подобные апостолы, готовящие всеобщее потрясение, заслуживают только смерти. Социализм волнует Швейцарию, волнует Германию, он всколыхнет Италию, и мы увидим много всего».

Наконец, под напором Анны и Георга Ганская смягчается: она все еще не говорит «да», но уже не говорит «нет». Ладно, пусть уж приезжает, раз ему так хочется! Бальзак готов подчиниться немедленно, но разом бросить дела не может. Чтобы порвать с Парижем, требуется время. Поверенный Гаво, видя, как Оноре мучается, говорит: «Уезжайте, вы еле живы!» – «Правда, – признается Бальзак Еве, – я невероятно страдаю душевно и физически. Поймите, посреди этой бесконечной роскоши я уже месяц не ел хлеба… Я не в состоянии выудить хотя бы одну мысль, написать хотя бы одну строчку, хотя вовсю стремлюсь работать». Он пытается найти денег на путешествие, обращается к одному, другому. Издатель Ипполит Суверен дает четыре тысячи франков в обмен на вексель, обеспеченный пятнадцатью акциями Северной железной дороги. Бальзак отправляется за визой, но мысленно уже в пути: «Поймите, я увижу вас, вас, – пишет он Ганской, – я буду счастлив как минимум два месяца!.. Только опасаюсь, что уже никогда не уеду, и мы продадим дом на улице Фортюне, чтобы остаться в Павловске, забыв всех и забытые всеми».

Пятого сентября 1847 года он покидает Париж. В преддверии долгого путешествия запасается провизией: галеты, концентрированный кофе, сахар, фаршированный язык, бутылочка анисовой водки. На поезде добирается до Брюсселя, оттуда, тоже поездом, до Кельна. Затем дилижанс до Ганновера, оттуда снова поездом в Берлин. Еще одна ночь в вагоне, и вот уже Бреслау. Затем – Краков. На каждой остановке он убеждается, что имя его знают, и эта известность несколько даже удивляет его, она отрадна и заставляет забыть неприязнь парижских журналистов. После Радзивилова начинает ощущать всю свою значимость, директор таможенной службы генерал Поль Хайкель устраивает в честь него праздник. Поприветствовать писателя, словно он официальный гость, приходят представители местной власти.

Некоторое разочарование постигнет Бальзака, когда придется залезть в кибитку, хоть и закрытое, но весьма неудобное средство передвижения, которое доставит его в Дубно. Даже подушка, подаренная генералом, не спасет от тряски, вознаграждением за которую будет украинская ночь: «Ночь была великолепной, небо, похожее на синее покрывало, прибитое серебряными гвоздями. Полное одиночество, пустыню оживлял звук колокольчика на шее у лошади, который в конце концов стал бесконечно нравиться мне». После восьми практически бессонных дней он с наслаждением бросается на кушетку и в тот же миг засыпает. На следующий день его ждут еще тридцать часов пути. Проезжая бескрайними полями, всматривается в лица встреченных мужиков и с первого взгляда решает, что они должны быть довольны судьбой: «Повсюду вижу группы крестьян и крестьянок, которые весело идут на работу или возвращаются домой с видом беззаботным, и почти всегда с песней».

Тот факт, что они являются собственностью хозяина, наравне с домашним скотом, мало волнует путешественника, взамен ведь они защищены от таких бед, как голод. Словом, они беспечны и их опекают, словно ребенка в лоне семьи. «Его [мужика] кормят, ему платят, рабство не так уж и плохо для него, так как является источником счастья, спокойствия, – заключает Бальзак. – Предложите русскому крестьянину свободу в выборе работы, уплаты налогов, он откажется». Решительно все в этой стране восхищает его, раз это страна, где живет Ева. С каждым поворотом колеса он все ближе к ней. За Бердичевом, куда Оноре прибывает тринадцатого сентября, начинается настоящая степь: «Это пустыня, царство хлебов, это прерия Купера и ее тишина». Вдруг, в сумерках, когда он почти заснул, просыпается от очередного толчка. Не мираж ли это? Перед ним земля обетованная – Верховня! «Я заметил нечто, напоминающее Лувр. Греческий храм в золотых лучах заходящего солнца».

Глава пятая

Украина. Счастье

В Верховне всего было в изобилии: земли, крестьяне, дружба. Ганским принадлежала двадцать одна тысяча гектаров земли и более тысячи крепостных мужского пола. В просторном, но обветшалом доме встречались анфилады пустынных, без мебели, комнат. Голые стены, печи топили соломой. Хотя вокруг хозяев крутилось почти триста слуг. По вечерам зажигали масляную лампу, которая едва справлялась с наступившей темнотой. Днем из окон открывался вид на бескрайние пшеничные поля. Поместье жило своей, не имевшей, казалось, ничего общего с внешним миром жизнью, а потому надо было иметь под рукой мастеров на все случаи жизни: поваров, портных, сапожников, плотников, ткачей, обивщиков мебели… Здесь царила автаркия, обитатели Верховни гордились собственной самодостаточностью.

Ева приготовила для Оноре весьма кокетливую обитель – спальня, гостиная, кабинет: «розовая штукатурка, камин, великолепные ковры». К нему был приставлен мужик, который демонстрировал свою преданность – дополнительное украшение патриархального быта. А почитание всегда привлекало Бальзака. Россия казалась ему образцом политического устройства, где у каждого свое место, которым он вполне доволен. Добросердечие хозяев, которые приняли его как члена семьи, заставляло видеть идеальной и остальную Россию. В Верховне он чувствовал себя не в гостях, а дома. Ева, Анна и Георг были сама предупредительность и теплота, это позволяло забыть и неуют, и холод, проникавший сквозь стены той осенью.

Анна целыми днями читала романы и исторические журналы, ее мать вышивала, Георг отрывался порой от своей коллекции насекомых, чтобы поболтать с женщинами и гостем, покоренным богатствами этой страны, которому казалось непростительным, что ее жители так неумело пользуются ими. Он бы, например, охотно занялся этим, тем более что у него явно есть деловая «шишка». И на сей раз не упустит удачу. Предприятие будет гораздо доходнее сардинского серебра! У братьев Мнишек, Георга и Андрея, двадцать тысяч арпанов [26] земли, или, другими словами, шестьдесят тысяч высоченных дубов. В Европе, где требуется лес для железнодорожных шпал, их можно выгодно продать. В озарении Бальзак пишет сестре Лоре, чтобы та заинтересовала этим мужа. Сюрвиль производит подсчеты: увы! Транспортные расходы по доставке украинских дубов будут слишком велики. От проекта приходится отказаться. Лопнул еще один радужный мыльный пузырь.

26

Арпан – старая французская земельная мера, 20–50 га.

Оноре пытается найти утешение в работе – начал новый роман, «Посвященный», который должен стать продолжением «Изнанки современной жизни». Это история молодого человека, лишившегося последней надежды, его спасает от самоубийства святая женщина, госпожа де ла Шантери. Она возглавляет тайное общество, объединяющее людей богатых и набожных, поставивших себе целью избавлять от несчастий тех, чьи душевные качества того заслуживают. «Посвященные», тоже спасенные в свое время, исповедуют в своей повседневной жизни принципы духовности, которые впитали в пору своего «ученичества». Словом, апология милосердия в роли двигателя социального преуспеяния. Возврат к моральным проповедям «Сельского доктора» и «Сельского священника». Сидя вечерком у огня, Бальзак читал рукопись хозяевам, те плакали от волнения. В эти мгновения ему казалось, что магией своего таланта он неотвратимо склоняет Еву к мысли о женитьбе. Торопить ее не решался из боязни решительного, окончательного отказа. Она такая хрупкая! Все время жалуется на ревматизм. Ее личный доктор советует опускать ноги во внутренности свиньи, извлеченные из только что зарезанного животного. Предписание это кажется гостю чрезвычайно странным, но оснований не верить эскулапу у него нет. Он не моргнув глазом глотает его порошки, которые должны помочь от головной боли.

Усталость не мешает писателю посетить Киев в сопровождении Ганской и ее дочери. Там его представили военному губернатору Украины генералу Бибикову. Одновременно был урегулирован вопрос с разрешением на пребывание в России. Город трехсот церквей несколько разочаровал. «Это хорошо увидеть однажды, – делится он с сестрой. – Со мною все исключительно предупредительны. Ты можешь представить себе, что один богатый мужик прочел все мои произведения, каждую неделю ставит свечку Святому Николаю за мое здоровье и пообещал денег слугам одной из сестер госпожи Ганской, чтобы его известили о моем возвращении и он мог увидеть меня?» Будучи настоящим путешественником, Оноре посетил Лавру, Софийский собор, пещеры. Повсюду выражал восхищение, чтобы понравиться Еве, выполнявшей роль гида. Впрочем, им почти не удавалось остаться наедине – их постоянно сопровождала Анна. В ее присутствии говорить о женитьбе не следовало. Ганская по обыкновению была и доброжелательна, и уклончива, на все согласна, но так далека от него.