Онтологические мотивы

Цветков Алексей

Жалобы и рыбы

непохоже чтобы другие жили до нас поручиться можно только за тех кого закапывал своими руками кладбищенский сторож помнит больше он курит листья и нанизывает имена которые уцелели только в его памяти и постепенно из нее испаряются эти люди не принадлежат никому бога который назвал бы их своими им уже не придумать а у нас нет времени рыбы плывут издалека чтобы их ловили у них тоже никого не осталось кроме нас последнего и любимого врага но мы охотимся на жуков потому что это гораздо проще хотя потом не знаем что с ними делать мы вообще не знаем что делать когда самая глупая девочка в классе произносит слово завтра никто не понимает что она имеет в виду разве завтра не такое же сегодня как все остальные надо вызвать ее родителей но они смущают учительницу щебеча на своем птичьем мы наверное дети и поэтому играем в школу притворяемся что встаем

по будильнику выходим к доске но помнящий имена обещает что еще отдохнем что еще никто не наживал грыжи на ловле жуков и что каждому найдется где распрямиться на последнем континенте места все больше он показывал свой чудесный улов носорога с лиловым металлическим отливом ростом с мышь и жалобно летает но всегда возвращается как часовая стрелка нам неловко потому что живем без хозяина сторож все объяснил мы просто устали  мы все вместе но нам одиноко с этими рыбами возлагающими непомерные надежды и некуда возвратиться потому что мы никогда не улетаем

«я родился другим а не этим…»

я родился другим а не этим но не стал объяснять и меня приравняв к человеческим детям воспитала чужая родня лучшей яви не ведая кроме сна и в нем благодарно сопя я не знал что не тот я по крови за кого принимаю себя может быть лишь последнюю бездну рассекая артритной стопой ухитрюсь перед тем как исчезну очутиться тем самым собой в ком сгорают как в кратере птицы сочиненного смысла слои и фасеточный мрак роговицы обнажает секреты свои

«кого же станем спрашивать дружок…»

кого же станем спрашивать дружок ошибка мы или несчастный случай в манеж вприпрыжку пламенный лужок или в ментовской тачке потрох сучий свой организм для вскрытия раним врачи бы за исход не поручились контрольных нет с которыми сравним есть только все какие получились так выпало что здесь уже одни живут ментам и мэрам не чета ли а были бы другие так они свою печаль чужим предпочитали но свойственно живому иногда сомнение в своем устройстве грубом когда грустит о волоке вода или скала о воздух трется крупом особенно что кровяная нить не штопает прорех в протертой шкуре и кончена манера сердца мнить любовь но пищевод еще в ажуре кто смену выстоял то удалось у аналоя свадебное место забить куда всему своя невеста в урочный срок с косой но без волос

Офелия

кантовали коряги стрекали реку шестом где двухтактное сердце в гусиной ежилось коже а устали когда перестали часу в шестом и рысцой в гастроном ведь живые и зябко все же незадачливы ангелы в синих трусах навзрыд и молчок с парапета уклейка или трава я без понятия кто у них в тухлой воде зарыт то ли к берегу вниз то ли прочь подождать трамвая не осмотришься горестно в городе по сторонам чтобы с описью сверить кого не достало нам было время к закрытию тех интересных мест где за трешник судьба фасовала в стекло нирвану наш советский сатурн без нирваны детей не ест только с ордером если и к черному в ночь рыдвану но и честные вскачь встрепенутся и в те часы невезучи с лихвой кто с копыт в водоем в россии может это была невъебенной вообще красы кто-нибудь неглиже и с ногами бризантной силы на контроле таких привечает священный дух инженер человечьих туш и небесный отчим он такой же как люди трусы и майка на двух заскорузлых от пота бретельках но добрый впрочем любы мертвые доброму мокрые не претят и спасательный взвод из двенадцати негритят на смоленской площади ночью кончины той мы стояли стеной и о выбывших не жалели я тем более за избежавшей воды четой обонял природу без шипра или шанели всю минувшую пропасть где радость была редка просидишь с монитором живописуя нравы перегородила дорогу твоя река за которую нам не выдумать переправы где ступала на хлипкий как вздох соловья настил дорогая нога и с тех пор не жилец на свете хорошо что отчим который легко простил перебои в статистике зябкие смерти эти хорошо что все-таки добрый который спас сорок тысяч в очереди сорок тысяч нас

«смотри как мало птиц над головой…»

смотри как мало птиц над головой им твердь невмоготу и нам не хватит уже запас от силы годовой и синева паленый воздух тратит с тех пор как небо немочью свело они вообще последние в полете так мало их две или три всего две или три при самом щедром счете обманет ум но зрение не врет им там в горючем вакууме тонко пока на город-грохот город-грот спадает слюдяная перепонка из нижних скважин из руин страны о них ли наша боль не о себе ли рефлексы на судьбу убыстрены но взгляды до нистагма ослабели когда о небе сгинет и помин в сомкнувшемся до тошноты покое утешится ли мыслью хоть один что смог застать

хотя бы и такое что свет горел пока не весь угас а в сумерках предсмертно и не жарко так с птицами безвыходно у нас что и себя пожалуйста не жалко

Песня шамана

ваша пора приходит ваша расплата сын ли судья отцу или брат на брата в стекла шрапнелью вдребезги кабинет черным огнем гортань опаляет чаша эта планета и эта страна не ваша в полдень вердикта не отопретесь нет в точности вам воздастся по вашей вере вспомним шакалью псарню на селигере пули в беслане в зале норд-оста газ на триумфальной в суде ли на каланчевке грянет раздача мыла вам и бечевки большей добычи не унести от нас если и правда что нет за порталом ада вам ни смолы ни серы от нас не надо казни верней не сыскать чем слюна и смех есть у прозревших на свете свои святыни за человечий фарш колымы катыни станете в срок мертвы и мертвее всех здесь над костром возжигая гнилье и травы скорую гибель зову на тех кто неправы дымные клочья в небо и бубен бей хоть ацетоном в пакете в тюбике клеем если и сами к утру не все уцелеем гибель богиня счастья молитесь ей

«прозрачно вьется паутина…»

прозрачно вьется паутина и жизнь движения полна неровен час меня кретина недосчитается она как будет жаль мгновений вялых что ел всегда и длинно спал что жил в коротких интервалах а мог бы чаще но не стал здесь время вспучится как тесто на черной чешуе земной и будет в нем пустое место уже не занятое мной у круч кидрона на поверке пузырь в кромешной тишине другому трупу не по мерке но и без надобности мне

«когда мы не умрем но встретимся одни…»

когда мы не умрем но встретимся одни мерцания преобразившись сразу в стоокий вакуум и умные огни тая бельмо прижизненному глазу когда уже прощай все вещество вещей возлюбленное с переливом лиц их а только речь печаль чердак судьбы ничей вполнебосклона в гелиевых птицах и от случайного товарищества дня свечного чада до засечки мрака двойная аура нагара из меня кто был себе хозяин и собака когда уже не мы но кто теперь массив всех сельтерских фотонов в ореоле хоть нет ее в живых травинку прикусив душа ступает в тензорное поле ей бережно что желт анизотропный мир во лбу кометы каменные вены мы сердцем состоим из водородных дыр ни тождества не помня ни подмены початком жемчуга в тугой комплект колец сатурна или где лавируй ловко по горло в домыслах какая наконец там схема сна и духа планировка

Песня расставания

в середине серый на постаменте из воска лошадь в шорах без кругозора по сторонам меж плитой и площадью полыхнет полоска пламени плавится сверху стекает к нам памятник неизвестному лауреату лотереи анонимному баловню дней не взимать же с праздного проездную плату чей так бронзово зад водружен на ней мы делили с такими воду в дыму и еду выносили из пламени вот и вернем ему истекает в долину луна и печаль хозяйка ожерельем столетий изубраны города нас под вымпелами бросало в карьер из замка сквозь горнило врага и пепельных гор гряда расступалась в страхе но время снесло вершины а когда прилетели в своем железном яйце оглядели что где уцелело и прочь решили видно поняли что конец и что в конце здесь все тише все шире памяти решето этот серый последний но лошадь не помнит кто жеребились как мы присмирели и перестали а в манеже затменья где с крыши медведь ковшом водружали наши подобия на пьедесталы усадив себе сверху серого с палашом но багровому воску мозоль седла не по сану окликая кадавра в шевронах в прощальный раз мы сбиваемся в табуны и стрелой в саванну горевать о них что ушли не осталось нас только скорость спасет от чешуйчатых крыльев тьмы надо бегать быстрей себя как умели мы

«шесть лет плашмя а на седьмой с утра…»

шесть лет плашмя а на седьмой с утра как выгравировала в мышцах память учись ходить сказала медсестра послушался и стал учиться падать маршрута метр не по зубам второй но стисни и по хлипким спинкам коек как ас в дыму на бреющем порой вдоль фюзеляжей лидок или колек не одолел попробовать опять еще рывок и снова в штопор вроде ходить впервые это как летать но не во сне а при честном народе была палата слишком широка и с пола подметенного опрятно снимали деликатно как жука перевернут и я взлечу обратно я понимал что надо жить спеша лицом вперед на то и ног не две ли как вертикален мир ликуй душа а где стена то в ней бывают двери врезался в стулья застревал в углу где плавилась чужих обломков груда и вот иду покуда не умру я помню вас я не забыл откуда