Оня
Шрифт:
– Лена, сколько надо денег?
– Восемьсот тысяч.
"Однако...", - невольно подумал я, но тут же задавил подленькую мысль.
– Рублей?
– Да, да, - закивала она.
– Я боялась, что Вы не вернетесь, - вдруг проговорила она и снова тихо заплакала.
– Не переживайте, Лена. Эти деньги будут у вас через неделю. Борис Моисеевич встретится с вами и передаст необходимую сумму.
– Спасибо, вам! Спасибо!
– только и смогла она сказать. Бесконечная благодарность была в ее глазах. Она зарыдала.
– Успокойтесь, Лена, все будет хорошо. Если нужна еще какая-нибудь помощь, то не стесняйтесь, звоните, - я дал ей свою визитку.
– Что Вы, я больше не побеспокою... Дай Бог Вам здоровья!
– Лена вытирала лицо платком. Руки ее дрожали.
Проводив Елену до выхода, я вернулся в кабинет и снова набрал Моисеича.
– Слушай, а нельзя никак этого Андрейку к ногтю прижать?
– я инстинктивно прижимал трубку телефона крепко к уху, чтобы никто не услышал, хотя слышать было некому.
– Нет.
– Односложность и категоричность
– Чего так?
– Ты же знаешь, кто его привел и какие у него сейчас возможности. Я ничего сделать не могу. Терпи.
– Я положил трубку.
Судя по тону, и не совсем типичному для Моисеича: "Я не могу", стало понятно, что дело действительно серьезно. Как решать проблему с финансовым-идиотом, я совершенно не представлял. Тоска сжала сердце. Кто мне поможет? Страх потерять работу, московскую квартиру, будущее дочери, волной накрыл меня. Стало не хватать воздуха. Я распахнул окно и подставил лицо влажному ветру, который тут же начал довольно шелестеть бумагами на столе. "Господи, что же делать, что же делать?" - этот вопрос сверлил мозг.
– Что на работе?
– Наташа возилась возле плиты, готовя ужин.
– Полное дерьмо. Моисеич, похоже, решил слиться. У него есть куда пристроиться, а вот мне идти некуда. Звонил сегодня Денису, а он, гад, даже трубку не взял и не перезвонил. Слухи у нас распространяются со скоростью звука.
– Плохо все это. Тебе надо как-то отношения с финансовым выстраивать. Как собираешься дальше...?
– Наташа чуть повернулась и посмотрела на меня, затем выключила огонь под сковородкой, подняв крышку, перемешала картошку и накрыла ее снова.
По всей квартире распространился запах жареной картошки с луком, как я люблю. Но даже он не мог отвлечь меня от мрачных мыслей. Кроме того, жена требовала плана моих дальнейших действий по нейтрализации зловредного Андрея-финансиста, будь он неладен. В голову лезли только идиотские мысли об убийстве, ничего другого мой мозг в настоящее время сгенерировать не мог. В лучшем случае рисовались картины подстроенной аварии, когда останки Андрея вырезают гидравлическими ножницами из его всмятку сплющенного черного БМВ. Сама мысль о том, что с ним можно о чем-то договариваться, казалась смешной и нелепой. Та степень антагонизма, который между нами существовал, исключал даже намек на конструктивный диалог.
– Я не знаю, что мне делать. Мы даже разговаривать больше минуты спокойно не можем, а ты говоришь "выстраивай отношения".
– А что ты собираешься делать, убить его?
– Ты как всегда читаешь мои мысли.
– Твои мысли для меня открытая книга. После двадцати лет совместной жизни я тебя знаю лучше, чем ты себя.
– Наташа села напротив и ласково-снисходительно посмотрела мне в глаза.
Мы учились с ней в параллельных классах одной из восьми школ города. Наша под номером "3" считалась лучшей в городе. Сильный учительский состав, дополнительный английский язык и углубленная математика делали выпускников "тройки", как мы ее называли, достаточно конкурентными абитуриентами не только областных ВУЗов. Так сталось, что взаимный интерес у нас проявился уже после поступления в институт. Несколько парней и девушек из нашего выпуска пошли в Самарский строительный институт. Мы с Наташей поступили на "Промышленное и гражданское строительство". Учились опять в разных группах, но расписание часто совпадало, поэтому мы ездили в институт и возвращались домой на одной электричке. В конце первого курса мы стали встречаться.
В десятом классе у Наташи уже был друг, старше ее на два года, который окончил нашу школу и осенью собирался в армию. В институт он поступать не хотел, не понимая, что может дать высшее образование такому уверенному в себе, сильному парню как он, у которого вся жизнь впереди. Первая "юношеская любовь" Наташи окончилась, как это обычно бывает, через полгода. Парень ушел в армию, а девушка, расставшись со своей девственностью, осталась доучиваться в школе. Если бы Наташа была такой же девчонкой, как и все, то, наверное, она начала бы сначала тосковать по любимому, а затем нашла бы утешение в объятиях какого-нибудь спортсмена-авторитета. Но она была девушкой не только красивой, но и умной, и целеустремленной. Первая любовь показала ей насколько все люди разные и что просто секс не может соединять людей на длительное время, давая лишь повод к совместной жизни, а основное, что накрепко соединяет мужчину и женщину, это схожий взгляд на жизнь и ее перспективы. Это как ехать в поезде и смотреть в одно окно и обсуждать увиденное. Вам нравится делиться впечатлениями, интересно слушать друг друга, вы понимаете, о чем говорите, и ваши мнения во многом совпадают. Но когда один смотрит в окно направо, а другой налево, потому что интересы у них разные, то и разговора не может быть, им нечего обсуждать. Так она объяснила свое понимание счастливой семейной жизни, когда мы как-то раз возвращались на электричке с института. После этого разговора я понял, что мы с ней смотрим "в одно окно поезда". Я это слишком хорошо понимал - мои родители всегда ругались и кричали. Отец постоянно уезжал на рыбалку на Волгу, а мать сидела и ждала его. Когда он возвращался, она накидывалась на него с упреками. Он кричал в ответ, и она уходила на кухню, где кончиком застиранного фартука стирала с нестарого еще лица обидные слезы одиночества. Отец подавлял мать, заставляя подчиняться своей прихоти. Она страдала, но не уходила, видимо не зная, как можно жить иначе. Наблюдая все это, я с отрочества подсознательно стремился к такому же доминированию как отец.
Когда у вас внутри кувыркаются подзадоривающие, зудящие, нашёптывающие бесы, что вы делаете с ними: разговариваете, спорите, слушаете, опровергаете, проклинаете, соглашаетесь, подчиняетесь, боретесь? Я своих бесов слушал. Не сказать, что прислушивался, но зависть и неуверенность в себе с готовностью отзывались на их зов. Каждый человек на свете знает, что такое личные бесы и как тяжело их загнать в стойло, если вы дали им волю. Все люди выглядят примерно одинаково, и достаточно сложно сказать, что у них в голове. А в голове, как раз, бывает много такого, что лучше и не знать никому. И ходим мы с этим дьявольским балом в голове, ловко маскируясь и обманывая других, а часто и себя, что не желаем зла ближним, не завидуем и не боимся, но только злые слова иногда выдают нас.
Наташа как-то совершенно естественно, не ломая и не принуждая, заставила моих бесов сначала поутихнуть, а потом и вовсе уйти в подполье. Причем сделала она это не специально, а просто в процессе общения я почувствовал исходящую от нее какую-то светлость что ли и чистое спокойствие, которое через некоторое время передалось и мне. Нет, у Наташи тоже есть бесы, но они такие маленькие и неприкаянные, что редко могут что-то изобразить или на что-то повлиять. Есть, правда, один, отвечающий за гнев и раздражение, вот он совсем не маленький. Когда мы вечером садились в электричку, то нам уже никто не был нужен, мы разговаривали, что-то обсуждали, спорили, и наш мирок, замкнутый и самодостаточный, являлся простейшим атомом, в котором Наташа была ядром, а я электроном. Так сложилось, что я стал сателлитом, но сожалений по этому поводу не испытывал. Наоборот, мне нравилось, льстило, что такая красивая, умная, независимая девушка нуждается в моем общении не меньше, чем я в ней. Что еще нас сближало, так это увлечение одной и той же музыкой, фильмами, книгами. Нам до сих пор есть, о чем поговорить, кроме как о детях и о даче. Пожалуй, вы счастливый человек, если можете содержательно обсудить с женой политическую повестку дня. Хотя, каждому свое - кому-то главное: уходя на встречу с друзьями, небрежно сказать жене, чтобы она прибралась, сделала ужин и ждала домой не раньше полуночи. Совместные мозговые штурмы по вопросам, касающимся моей или ее работы, обычное для нашей семьи дело. Вот и сейчас мы продолжали уже давно начатый разговор. Когда только Андрей пришел к нам на работу и возникли первые осложнения с ним, Наташа мне сказала, что эта проблема сама собой не рассосется. Я подробно описывал его поведение, свои впечатления, и впечатления остальных наших о нем. Мы думали с ней и прикидывали сценарии развития событий и модели моего поведения, но, когда я приходил на работу, вся продуманная тактика летела к черту, поскольку я ничего не мог противопоставить истерическому напору Андрея. Работая несколько лет в тесно сплоченном коллективе, мы отвыкли от внутренних конфликтов и противостояния. Ни я, ни кто-то другой уже представить себе не мог, что надо через ругань, "ломание через колено", заставлять работать подчиненных или своих коллег-замов. Теперь же любое согласование договора превратилось в нервотрепку. Финансовый директор придирался к каждой запятой, подозревая "откатную" схему в каждом подрядчике. Поскольку какой-либо значимый опыт в финансах у него отсутствовал, то он метался из крайности в крайность при рассмотрении договоров. Меня это выматывало. Да, единственный человек, полностью переметнувшийся на его сторону, кадровичка открыто поддерживала его в противостоянии со всеми нами.
– Тебе легко сказать "выстраивай отношения", - опять завел я свою пластинку.
– Не может быть там никаких отношений. За обедом он только и рассказывает о себе, какой он исключительный, дерзкий и смелый. У меня скоро язва откроется, - пробурчал я.
– Терпи, - отрезала жена.
– Тебе все равно сейчас некуда идти. Денис твой прокатил с работой, Моисеич уйдет куда-нибудь, а тебя не позовет - кризис сейчас, работы на всех не хватает. Терпи, - еще раз отрезала Наташа.
– Блин..., - меня напрягала эта необходимость.