Опаленная юность
Шрифт:
Господин Кучеров порекомендовал эсэсовцам использовать целый ряд «способов» из арсенала своего покойного братца. Старшего лейтенанта Быкова кололи раскаленными лезвиями кинжалов, тушили о его грудь и спину зажженные сигареты, густо посыпали раны солью; крупные белые кристаллики соли становились рубиновыми. Быков молчал. Его поливали серной кислотой, — старший лейтенант сжимал челюсти так, что хрустели и крошились зубы. Когда эсэсовцы, устав, садились отдохнуть, Быков сплевывал вместе с кровавой слюной осколки зубов и, прикрыв
— Поднять его! — скомандовал один из эсэсовцев, по имени Вилли.
Старший лейтенант, синий от потери крови, молча смотрел на фашистов.
— Будешь говорить? — злобно спросил толстый эсэсовец. — Дикий фанатик, большевик, дерьмо!
Внезапно Быков разлепил спекшиеся губы.
— Буду… Скажу…
Это было так неожиданно, что обер-лейтенант, уже уверенный, что с русским нечего возиться, приоткрыл от удивления рот.
Кучеров улыбнулся, приблизив рысье лицо к едва стоявшему на ногах пленному, прошипел:
— Говори. Все говори! А потом господа в госпиталь направят, все вылечат.
— Пусть… подойдет… поближе…
Эсэсовцы гурьбой подошли к стоявшему у потемневшей стены пленному, а он, изловчившись, что есть силы пнул офицера ногой в живот.
Быкова сбили с ног, топтали, били прикладами, сапогами, плевали в лицо.
Разъяренный гитлеровец выхватил парабеллум и щелкнул предохранителем.
Господин Кучеров пил кофе. Горячую жидкость он заедал мягкими булочками. Дом его ломился от добра. Жена, полная, дебелая женщина, и сын, шестнадцатилетний мальчик, были довольны. Они не задумывались, каким путем достаются мука, масло, мясо, а Кучеров об этом предпочитал молчать.
Настежь распахнулась дверь, и в полумраке заколыхались две фигуры в белом.
— Ни с места! Руки вверх!
Тонкая фарфоровая чашечка с хрустом упала на пол. По крашеным половицам пополз коричневый ручеек. Кучеров шарил по столу дрожащими руками. Прокопченное дуло автомата уперлось ему в живот.
— Руки…
— Боже мой! Боже мой! — заголосила полная женщина.
— Цыть! — негромко приказал Чуриков. — Без скандалу!
— Вы кто же будете, господа? — обалдело бормотал Кучеров.
— Да ты что, не видишь, что ли? Красные пришли! — негромко причитала женщина.
Кучеров позеленел.
— Правда?
— Правда, правда, красные! — Андрей с наслаждением повторил это слово. — Собирайтесь!
Курганов отобрал у предателя пистолет, вынул из кармана документы.
— Одевайтесь!
— Стало быть, казнить будете?
Кучерову подали полушубок, нахлобучили шапку. Обведя свое логово тоскливым злобным взглядом, он деланно смиренно сказал:
— Учиняйте, только не я виновен. Ничего такого не позволил, а если скот реквизировал, то по приказу властей… Не выполнишь — повесят!
— Ладно рассусоливать! — буркнул Чуриков. — Топай, дядя!
— Миленький!
— Встань, тетка, нехорошо! — укорял Чуриков.
Но женщина, не поднимаясь с колен, подползла и к нему-Андрей встретился взглядом с мальчиком. Красивый, голубоглазый, с темным пушком над сочным бутоном губ, он умоляюще смотрел на Андрея.
Чурикову тоже было неловко. Он не знал, как себя вести.
— Не трогайте меня, ребятки! — прочувствованно сказал Кучеров. — Придет Красная Армия, я сам отдамся в руки правосудия. Будь что будет!
Он заплакал навзрыд, не вытирая слез.
Андрей беспомощно посмотрел на Чурикова. Тот отвел глаза. Почувствовав колебание, женщина усилила натиск.
— Родимые, а я уж вас отблагодарю, я вам деньжат… сальца… яичек…
Андрей взмок от стыда.
— Цыть! — яростно зашептал Чуриков. — Оставайся, живи пока. Потом разберут твои дела. А ты, тетка, заткнись, и никаких яичек…
В синих глазах паренька сверкнули благодарные слезы и вспыхнул такой свет, что Андрей и Чуриков поспешили к выходу. На прощание Андрей крепко пожал пареньку руку и, не слушая радостного бормотания, выскочил из хаты.
В рысьих глазках Кучерова тоже вспыхнул огонь, но это был недобрый, холодный, злобный огонь затаенной мести.
— Не поймали? — тихонько окликнул бойцов замерзший Кузя и, не дожидаясь ответа, заторопился: — Пошли быстрей, светает!
Не успели разведчики отойти сотню шагов — в селе поднялась тревога. На холме у церкви взлетела зеленая ракета, и село огласилось криками и частой стрельбой. Над приникшими к земле разведчиками рассыпался разноцветный веер трассирующих пуль, с окраины донесло обрывки немецкой речи.
— Эрсте труппе форвертс марш… шнеллер, доннервет-тер, шнеллер!..[4]
Разведчики, низко пригибаясь к земле, бросились через поле к лесу. Их спасали белые халаты, гитлеровцы били наугад.
— Продал, гад! — прохрипел Чуриков. — Фашистов вызвал!
Андрей от злости только скрипел зубами. Выручили их полковые разведчики. Они возвращались с задания и ожидали их в условном месте, на опушке. Разведчики открыли такой огонь, что гитлеровцы в темноте побоялись сунуться в лес.
Волнуясь, Андрей доложил Бельскому о результатах разведки. Тот, не дослушав и половины, приказал:
— Курганов, в землянку командира роты немедленно!
— Есть!
— Сейчас нам новый командир даст дрозда, — задыхаясь от быстрой ходьбы, бормотал Кузя.
А Чуриков щурил в усмешке цыганские глаза:
— Не трусь! Дальше фронта не угонит…
У самой землянки им повстречались Черных и Иванов.
— Андрюшка! Ты себе представить не можешь, кто к нам приехал! Танцуй, чертушка!