Опаленная земля
Шрифт:
Римо предпочел начать с удостоверения. Показав ей удостоверение, он заметил:
— Вы продемонстрировали безупречную технику досмотра подозреваемого. Мои поздравления.
— И все же я должна обыскать вас получше.
— Только не в этой жизни.
Шатенка, видно, твердо решила не отпускать его. Да и реакция у нее была что надо — как коробка передач у гоночного автомобиля.
— А как насчет свидания?
— Не понял?
Она подошла ближе. В нос Римо ударил запах ее духов; его словно окутало лавандовое облако.
— Свидания. Ну, ты и я. Номер в отеле...
Римо растерялся. Возможно, сама мысль о том, что кто-то может пригласить его на свидание, уже
— Не могу — промолвил он. — Руководство не поощряет подобные отношения между сослуживцами.
— Я могу уволиться, — не долго думая сказала шатенка.
— Я не встречаюсь с безработными. — Римо забрал свои вещи и поспешил к своему выходу.
Она припустила следом. Римо юркнул в мужской туалет и, запершись в кабинке, встал на края унитаза. Пока она, опустившись на четвереньки, в щель под дверью соседней кабинки разглядывала чьи-то ноги, он успел улизнуть.
В самолете Римо открыл какой-то журнал, положил его на колени и погрузился в размышления.
Он не помнил, когда в последний раз назначал свидание — настоящее свидание. Он не мог припомнить ни ее имени, ни ее облика. Римо забыл, что такое свидание. Обычно он просто вступал с женщинами в связь. Иногда он спал с ними, потому что так было нужно для конспирации. Но свиданий он не назначал никому.
Ему повезло — на сей раз все проводники на борту оказались мужчинами. Правда, один то и дело недвусмысленно поглядывал на его брюки, но подойти так и не рискнул. Особенно после того, как Римо, перехватив его взгляд, сделал красноречивый жест — энергично провел ладонью по горлу.
Словом, отбиваться от домогательств стюардесс ему не пришлось.
Поэтому у него было время подумать.
Римо никогда не назначал свиданий, потому что, строго говоря, «контора», на которую он трудился, существовала лишь постольку, поскольку существовал он. А сам Римо, некогда полицейский из Ньюарка, был не более чем фикция или по крайней мере являлся таковой с тех пор, как в один ненастный день много лет назад в трентонской тюрьме его приторочили кожаными ремнями к электрическому стулу и опустили рубильник.
Официально объявленный покойником, Римо превратился в киллера-невидимку в распоряжении организации, именуемой КЮРЕ. Ни Римо, ни таинственная организация нигде не значились, а следовательно, их как бы и вовсе не существовало. Действуя за рамками законов, они были призваны карать тех, кто посягал на американскую Конституцию и кому удавалось, используя лазейки в судебной системе, избежать возмездия.
Много лет назад один американский Президент — сам в конечном итоге ставший жертвой наемного убийцы — понял, что для защиты страны необходимы экстраординарные меры. Тогда-то и появилась секретная организация КЮРЕ, а ее оружием — безымянным и сокрушительным — стал Римо, воспитанный его учителем, корейцем Чиуном, в духе древних боевых традиций Дома Синанджу. Римо не имел права на поражение. Это означало бы поражение Америки перед лицом преступного мира — признание того факта, что конституционное правительство страны недееспособно. Смит, когда-то собственноручно упрятавший патрульного полицейского Римо Уильямса за решетку за преступление, которого тот не совершал, сам Римо и Президент Соединенных Штатов — только эти трое знали о деятельности КЮРЕ, при этом между ними не должно было существовать никакой видимой связи.
Все это означало, что Римо не имел права заводить семью и детей, однако не исключало возможности в остальном вести нормальную жизнь — разумеется, соблюдая некоторые
«Что, если попробовать назначить кому-нибудь свидание? — думал он. — Почему бы и нет? В моем контракте нет ни слова о том, что я не имею на это права. Там лишь говорится, что я не должен связывать себя моральными обязательствами».
Итак, к моменту, когда самолет совершил посадку в аэропорту Логана, Римо был преисполнен решимости попросить свидания у первой красивой женщины. Ему не терпелось посмотреть, что из этого выйдет.
Только не на аэровокзале. Там было слишком много стюардесс. Знакомство со стюардессой не входило в его планы. Слишком назойливы. Он мечтал о женщине милой и скромной. Желательно с четвертым номером бюста. Впрочем, сойдет и третий — но чтобы непременно с хорошей походкой.
Очутившись дома — так по крайней мере называл Римо это каменное строение, бывшую церковь — и не обнаружив никого ни на кухне, ни в комнатах, расположенных этажом выше, он поднялся на самый верх, на башню — прежде служившую колокольней, а теперь предназначенную для медитаций, — откуда доносилось мерное биение человеческого сердца. Биение настолько слабое, что уловить его, казалось, невозможно и с помощью сверхчувствительного шумопеленгатора. Но для Римо не существовало ничего невозможного — его уши регистрировали даже ничтожно малые колебания воздуха. Найдя наконец мастера Синанджу, Римо решил поставить его в известность о том, что начинает новую жизнь.
— Хочу встретить Новый год в обществе нежного создания, — сказал он, — нежного, как финик.
— Не советую, — неожиданно низким голосом изрек Чиун, сохраняя величественную неподвижность статуи Будды.
— Почему?
— От фиников пучит.
— Да я не об этом! — воскликнул Римо, не скрывая своего нетерпения.
— От инжира тоже пучит.
— Да при чем тут инжир?
— Ты сам завел разговор о каких-то фруктах, — сказал самый жестокий из когда-либо живших на земле наемных убийц.
— Ты меня неправильно понял.
— До твоего появления я занимался созерцанием. Ты нарушил мой душевный покой. Но коль скоро ты мой приемный сын и нас связывают невидимые нити, я прощаю тебе это и готов выслушать твои объяснения, хотя заранее знаю, что они не что иное как порождение больного разума.
— Я только хотел сказать, что хочу назначить свидание женщине, чтобы встретить с ней Новый год.
При этом известии сморщенное, как сушеный гриб, лицо Чиуна, до сих пор неподвижное, вдруг ожило.
— Ты познакомился с женщиной?
— Пока нет. Но познакомлюсь.
— Откуда такая уверенность?
— Потому что с сегодняшнего дня я буду смотреть в оба. Надо успеть до Нового года.
Мастер Синанджу беспокойно заерзал на своей тростниковой циновке. Только наметанный глаз антрополога различил бы в нем представителя алтайской семьи, к которой принадлежат тюркские народы, монголы и корейцы. Чиун был корейцем. Он появился на свет еще в прошлом веке, но до сих пор его светло-карие глаза излучали неистощимую энергию молодости, и одного взгляда на них было довольно, чтобы сказать, что их обладатель рассчитывает пожить и в будущем. Голова его была начисто лишена растительности, если не считать серебристого пуха над ушами и жиденькой бородки, прилепившейся на пергаментном подбородке. Он был последним корейцем — главой Дома Синанджу, откуда вышли многие поколения ассасинов, или наемных убийц, состоявших на службе у фараонов и понтификов, халифов и царей. Своими корнями история Дома Синанджу уходила в далекое прошлое, во времена, когда человеческая цивилизация только зарождалась.