Опаленная земля

Мэрфи Уоррен

Чиун презрительно фыркнул.

— Я не буду готовиться к космической экспедиции, пока не получу официального приглашения. У меня есть гордость.

— Вот и хорошо. Думаю, у тебя вряд ли сохранилась та «тройка», которую ты завел несколько лет назад в пору последнего увлечения Западом?

— Если я появлюсь в таком наряде, это увеличит мои шансы отправиться за пределы земного мира?

— Не повредит, — сказал Римо.

— Тогда готовь алую колесницу. Я мигом.

Римо, не в силах сдержать улыбки, пошел разогревать «колесницу».

Эта

самая колесница была одним из условий, оговоренных в контракте Римо. Римо настаивал, чтобы ему было предоставлено такое средство передвижения, в котором он чувствовал бы себя в безопасности в окружении безумных бостонских водил. Оно должно выдерживать боковые удары и удары в лоб, которых трудно избежать на улицах Бостона. Кроме того, оно должно быть красного цвета.

Последняя колесница представляла собой бронит рованный вездеход многоцелевого назначения. Вид он имел довольно неказистый, но Римо решил, что и так сойдет. То, что годилось для Арнольда Шварценеггера, сгодится и для Римо, рассуждал он.

Несмотря на минусовую температуру, двигатель завелся мгновенно.

Минуту спустя из дома появился мастер Синанджу. Он был в строгой черной «тройке», которая ничем не отличалась бы от обычных костюмов, если бы не одна деталь — портной, идя навстречу пожеланиям Чиуна, скроил такие широкие рукава, что теперь они хлопали на ветру подобно шароварам.

Это позволяло мастеру Синанджу прятать ладони в рукавах, чтобы не являть миру — которому по большому счету не было до него дела — своего позора в виде изувеченного ногтя.

Чиун занял свое место, взревел мотор, и Римо сдал назад, выезжая со стоянки.

Стояла ночь, и Юго-восточное шоссе было практически пустынно. Миновав туннель Тэда Уильямса, они прибыли в международный аэропорт Логана, оставили машину на стоянке и первым же рейсом вылетели в Орландо, штат Флорида. Этот рейс оказался последним в ту ночь.

Самолет был не то чтобы совсем пустой, но стюардесс на борту было раза в два больше, чем пассажиров. Римо, испугавшись, как бы всем им не пришла в голову идея скоротать время полета у него на коленях, наклонился к Чиуну и шепнул ему на ухо:

— Скажи им, что я в коме.

— Но это же неправда, — возразил мастер Синанджу.

— Я и не говорю, что это правда. Просто соври им ради меня.

— Я сам придумаю, что им соврать, — буркнул Чиун.

— Только соври так, чтобы меня не будили до конца полета. — С этими словами Римо подложил под голову подушку и мгновенно уснул.

Первая стюардесса подошла к ним, как только «Боинг-747» взмыл в ночное небо.

— Можете не беспокоиться, — сказал ей Чиун. — Он «голубой».

— Да, он чем-то напоминает «голубого».

— Он очень-очень «голубой».

— Жаль, черт побери.

Вторая приблизилась со словами:

— Скажете мне, когда он проснется, хорошо?

— Зачем? — не понял Чиун.

— У меня кое-что есть для «голубых».

— Он к тому же ВИЧ-инфицированный.

— Он что, какая-нибудь знаменитость?

— Он

больной.

— Ничего, просто нужен двойной презерватив. Скажите ему, о'кей?

— Разумеется.

Третья задумчиво промолвила:

— Ну почему все приличные парни непременно либо гомики, либо женатые?

— Потому что они не могут быть одновременно и тем и другим, — ответил мастер Синанджу.

Когда шасси коснулись посадочной полосы, Римо проснулся и посмотрел в окно иллюминатора на пробегавшие мимо посадочные огни.

— Прибыли? — спросил он.

— Да.

— Со стюардессами были проблемы?

— Первой я сказал, что ты очень-очень счастлив, второй — что ты очень важная шишка и тебя нельзя будить ни при каких обстоятельствах, а третья выразила сожаление по поводу того, что ты женат.

— Ты сказал, что я женат?

— Да нет. Это была ее идея, — равнодушно проронил Чиун. — Просто я не стал с ней спорить.

— Ты отлично справился, Чиун. С меня причитается.

— Я сообщу, когда сочту нужным взыскать с тебя должок.

Когда они выходили из самолета, стюардессы тепло попрощались с ними, причем каждая норовила пожать Римо руку. Римо не сопротивлялся; он был даже благодарен им за то, что не приставали к нему во время полета.

Уже в здании аэровокзала он разжал ладонь, чтобы посмотреть, что за бумажки тайком совали ему в руку стюардессы. Он думал, что это будут обычные, написанные в спешке, записки с предложением позвонить.

Каково же было его изумление, когда он увидел, что держит в руке несколько смятых проспектов на тему «Профилактика СПИДа».

— Какого черта они мне это подсунули? — возмутился он и швырнул проспекты в ближайшую урну.

— Наверное, решили, что ты спишь с кем ни попадя.

— Я противник промискуитета.

— Если ты возьмешь за правило назначать свидания первой встречной, то на твоем надгробном камне напишут, что ты пал жертвой этого самого промискуитета.

— Часом не ты их надоумил? — Римо подозрительно покосился на него.

— Похоть убивает, — ворчливо заметил Чиун, словно не слыша его вопроса. — Помни об этом, отдавая дань завихрениям молодости.

— Увлечениям молодости, — поправил его Римо. — И не буди во мне зверя.

— Только не жалуйся, когда обнаружишь, что твой зверь пожрал тебя всего.

Глава 15

Иногда Радомир Эдуардович Рушенко забывал, кто он такой. Забыть, кто ты такой, было просто. Сложно было отказаться от большевистских замашек.

Рушенко припарковал свою зловеще черную «Волгу» на Тверской перед небольшим ателье «Из цветочка», располагавшимся неподалеку от того места, где горела желтым цветом гигантская двойная арка «Макдоналдса», самого популярного ресторана в самом центре серой неприветливой Москвы. Сейчас город, с нависшими над ним серыми стальными тучами, казался особенно мрачным. Откуда-то из Сибири тянуло холодом и снегом.