Опаленные войной

Сушинский Богдан Иванович

— «Галины петровны»… Остроумно. Но в доте, судя по всему, сорокапятки? Я, простите, не из кадровых.

— Кажется, сорокапятки, — подтвердил командир роты, переждав разрыв очередного снаряда. Сейчас они говорили довольно охотно. Когда говоришь — меньше сосредотачиваешься на взрывах, и тогда не так страшно.

— Какие сорокапятки?! — вновь изумился младший лейтенант. Голос у него был мягкий, певучий. — В дотах 76-миллиметровки. Сегодня утром я специально интересовался.

— Все-то ты знаешь, младшой, — недовольно проворчал старший лейтенант Рашковский,

вновь заставив Штубера насторожиться. — Не знают фрицы, кого в плен «языком» брать.

— Для того чтобы определить, какое орудие стреляет, немцам «язык» не нужен, — добродушно огрызнулся младшой. — Там, у них, что, нет офицеров-артиллеристов?

В этот раз немецкая батарея ударила залпом, и снаряды легли кучно, почти накрыв позиции роты. Один из них взорвался буквально в десяти метрах от блиндажа. Осколки вошли в накаты, и хотя не пробили их, все же Штубер явственно услышал треск бревен, и на фуражку, на лицо, за воротник посыпалась глина.

— Совсем озверели, битюги рейнские, — возмутился ротный. — А наши пушкари?.. Вояки, так их!.. Не могут заткнуть им глотки.

Следующий залп немцы положили чуть выше по склону, и Штубер прикинул, что, очевидно, он предназначался доту.

— Ну, его-то, дот, что рядом с нами, снарядом не прошибешь, даже прямым попаданием, — запустил Штубер еще один пробный шар.

— Дот? — переспросил младший лейтенант. — Черта его прошибешь. Особенно этот, «Беркут». Он ведь в скальной породе. 7–8 метров от поверхности, плюс железобетонное перекрытие. Его и взять-то почти невозможно.

— Так уж и невозможно! — скептически хмыкнул Штубер. — Нашел крепость!

— Нет, взять, конечно, можно, но только на измор, жестко заблокировав. Хотя и блокированным он как минимум две недели продержится.

— Неужто две недели? — на сей раз не удержался уже Рашковский.

— Судя по боезапасу — да. Свой колодец, свой электродвижок… Там все надежно.

— Надежно там будет до тех пор, пока будет надежное прикрытие. А сидеть в котле на этом склоне не хочется.

— Ротам прикрытия всегда достается больше, чем дотчикам, — сочувственно поддержал его Штубер. И поскольку Рашковский не возразил, утвердился во мнении, что перед ним командир роты прикрытия.

Налет длился еще минут двадцать. Когда он наконец прекратился, оказалось, что в роте трое человек убитых и четверо раненых. Достался осколок и одному из бойцов группы, которую привел Штубер. В этой ситуации ротный предстал перед всеми человеком хотя и нервным, но довольно распорядительным. Он быстро определил, где нужно похоронить погибших, раненых отправил в медсанбат и вместе с ними послал на кухню нескольких бойцов с термосами — самое время поужинать.

— Слушай, старший лейтенант, а почему бы нам не искупаться-обмыться перед ужином? — предложил ему Штубер, как только со служебными делами было покончено.

— Искупаться?! Ты что, ошалел? — удивился Рашковский. — Они ж тебя срежут из пулеметов, как подсолнух на огороде.

— Никого они не срежут. Мы ведь заплывать далеко не будем, здесь, у берега… — Штубер прикинул расстояние до воды.

Метров сто пятьдесят. Но проходить их лучше было с согласия ротного. — Или, может, ты, младш'oй, рискнешь?

— Вообще-то, я бы не против, — взглянул тот на ротного. — Правда, днем я видел там трупы.

— Трупы… Где их теперь нет? Пусть себе плывут. Думаю, сегодня у нас последняя возможность искупаться. Завтра здесь будет ад. А мы — уже чистые, обмытые, так что все по обычаю…

— Метрах в двадцати по течению есть небольшая заводь, — вдруг подсказал им сам ротный. — Если хотите, сходим туда. Купаться не буду, но обмыться можно. Уже совсем стемнело. Думаю, проскочим.

Чего именно опасались офицеры, Штубер понял довольно быстро. Последние метры берега, те, которые во время весенних паводков река всегда затапливала, теперь дотошно простреливались засевшими где-то у самой воды пулеметчиками. Спуск был довольно крутым, и они били по нему, словно по брустверу окопа на пулеметном стрельбище. Как только Штубер и двое русских появились там, сразу же вспыхнула ракета. Все трое мигом залегли. Штуберу хотелось крикнуть пулеметчикам: «Опомнитесь, идиоты! По ком палите?!» Но пулеметчики были далеко и дело свое знали. Так же, как Штубер знал, что для пули «своих» нет.

В конце концов до заветного местечка, обнаруженного ротным, пришлось добираться ползком. Но все же они добрались.

Заводь, о которой говорил Рашковский, образовывалась в извилистом овраге, прикрытом высоким уступом. Местечко здесь действительно было тихое, и несколько бойцов уже успели устроить себе «лунное купание». Именно то, что здесь уже было несколько купающихся, окончательно раскрепостило офицеров, сопровождавших Штубера. Его желание искупаться уже не воспринималось как странная прихоть незнакомого офицера, что снимало с него всякое подозрение.

«А ведь нужно обратить внимание командования на этот аппендикс, — решил Штубер, быстро раздеваясь. — В этом месте неплохо было бы высадить первый десант. Да и вообще, оно удобно для высадки. Во всяком случае пулеметчики из дотов прикрытия сюда не дотянутся».

В воду они вошли вместе с младшим лейтенантом.

— Если будете тонуть, зовите немцев! — советовал им Рашковский. — Их пулеметчики подсобят.

— Дельная мысль, — совершенно серьезно отреагировал оберштурмфюрер. — Зер гут, русиш Иван. Твой совет о-шень карош!

Ротный кисловато хихикнул.

Штубер первым тихо, почти неслышно нырнул и, торпедно пройдя под водой, вынырнул уже за заводью.

— Лейтенант! Лейтенант, где ты?! — потерял его в вечерней темноте младшой.

— Здесь. Плыви сюда, — негромко позвал Штубер. — Утопленников не наблюдаю.

Младший лейтенант плавал плохо: медленно и шумно. Но это только отвлекало внимание Рашковского и еще двоих подошедших откуда-то бойцов. Тем временем Штубер вновь нырнул и вынырнул метрах в пятнадцати. Он старался держаться против течения, чтобы его не сильно сносило. Ниже по течению по нему могут открыть огонь русские. Четыре-пять таких ныряний и он будет у противоположного берега.