Опали меня любовью
Шрифт:
— Что вы потеряли? — спросила она. — Вы по-прежнему богаты, ваш дом принадлежит вам; книга, возможно, повредила вашей репутации, но это…
— Книга? Вы считаете, я придаю значение этой проклятой книге?
Последние слова он почти выкрикнул, и Сьюзен прижалась к спинке стула, ошеломленно наблюдая неожиданное превращение спокойного, радушного хозяина в… того, кого она видела перед собой теперь. А может быть, это вовсе и не было превращением? Вполне возможно за этой искусственной сердечностью всегда скрывалась с трудом сдерживаемая ярость?
Его
— Если вы не придаете значения книге, тогда зачем я здесь?
Шон нахмурился, между бровями легла глубокая складка. Когда он наконец заговорил, казалось, что слова выходят против его воли, как будто кто-то вытягивал их из него одно за другим.
— Потому, что я хочу разрушить карточный домик Джудит Рентой прежде, чем она разрушит то, что еще осталось во мне. Я хочу отомстить ей за все, что она сделала, и вы единственный человек, который сможет мне помочь в этом.
Слова тягостно повисли в воздухе. Пораженная, грубой прямотой его ответа, Сьюзен сцепила руки на коленях. Так вот каков настоящий Шон Форрестер — человек, искореженный болью, замышляющий жестокую месть.
— Это чудовищно, — прошептала она.
От его смеха у нее мороз прошел по коже.
— Что? Жаждать отмщения — зло? Хотя бы один раз в жизни мы все жаждем его, мисс Конти, но большинство из нас не хочет в этом признаться. Значит, грех в том, чтобы открыто признать это желание?
Сьюзен нахмурилась, вспомнив ту бессильную ярость, которая годами кипела в ней, и гнев, укреплявший ее решимость: он придавал ей силы, помогал преодолевать несчастья и толкал вперед, к успеху, который заставит ее сестер пожалеть…
У нее перехватило дыхание, когда она поняла, что уж в этом, по меньшей мере, ничуть не лучше его. Возможно, что и никто не лучше. Но все же затаить злобу и желать мести только потому, что тебя отвергли? Но это невозможно!.. Сьюзен? Не поэтому ли ты так ненавидишь свою мачеху и сестер, что они отвергли тебя? — настойчиво спрашивал внутренний голос.
Она глубоко вздохнула и попыталась говорить спокойно:
— Я не собираюсь быть инструментом вашей мести, господин Форрестер.
Он мрачно усмехнулся.
— Я знаю. Именно поэтому вы мне и подходите. — Он опустил глаза и потер лицо ладонями, затем положил руки на стол и долго их рассматривал. Наконец он поднялся.
— Уже поздно. — Голос прозвучал неожиданно равнодушно, без горечи. Когда он взглянул на нее, это был прежний, спокойный Шон Форрестер — тот, с которым она сидела на крыльце и смотрела, как прячется за холмы солнце; тот, чьи деликатные вопросы позволили ей рассказать о своем прошлом, чего раньше она никогда не делала. Он был абсолютной загадкой, и вот теперь она его боялась.
Он встал и направился к двери, но проходя мимо нее, остановился.
— Как бы я хотел, чтобы
Она подняла голову и посмотрела в эти загадочные серые глаза, спрашивая себя, что же скрывается в них, и в этот момент он протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Она отпрянула и вскочила на ноги. Лицо его стало жестким.
— Вы боитесь меня. И в этом тоже виновата мисс Рентой, провались она пропадом!
— Нет, — сказала она, но продолжала пятиться, пока не наткнулась на холодильник; зазвенели бутылки. Сьюзен стояла, ощущая спиной холодную дверцу, и они молча смотрели друг на друга. Она почувствовала себя неловко и попыталась объяснить: — Я просто не ожидала этого.
— Я вас сильно напугал, — произнес он с горечью, подходя к ней. — Вы ничего не знаете обо мне и так боитесь. И хотите сказать, что дело не в книге? Думаете, я поверю, что это ваша обычная реакция на мужское прикосновение?
Сьюзен быстро заморгала и прикусила нижнюю губу, боясь, что она задрожит. Да откуда, Бог мой, она может знать, как бы она отреагировала на мужское прикосновение? Она просто не знает, что это такое.
И хотя неожиданное прикосновение его руки казалось дерзостью, было в нем что-то еще — такое, о чем ей не хотелось думать.
— Не надо, — прошептала она, глядя на него.
Глаза его сузились, затем взгляд стал холодным и пустым, и она увидела в нем свое отражение.
— Извините, я больше не дотронусь до вас… пока вы сами меня об этом не попросите.
Сьюзен выпрямилась, пытаясь придать лицу выражение негодования.
— Вы действительно стараетесь поддерживать репутацию негодяя? — глядя ему прямо в глаза, спросила она. — Алекс Меркленд, должно быть, оставался безнадежным дураком, если мог доверять вам!
Кровь бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнул огонь.
— Алекс не был дураком! — процедил он сквозь зубы, явно сдерживаясь, и Сьюзен не сомневалась, что в эту минуту он даже не понимает, как больно сжимает ей плечи.
Ей еще никогда не приходилось наблюдать гнев в таком чистом виде, когда усилием воли подавляемая ярость внезапно меняет лицо человека. Девушка сильно испугалась. Но даже несмотря на страх, Сьюзен понимала, что он рассердился не потому, что она оскорбила его, а из-за Алекса. Она смотрела на него нахмурившись — что-то здесь было не так. Почему он так горячо защищал память человека, которого, видимо, презирал?
— Мне больно, — тихо сказала она.
Он мгновенно отнял руки и побледнел.
— Боже мой, — пробормотал он. — Я не знал, что еще способен на такие сильные чувства. — И резко повернувшись, вышел из комнаты с видом человека, изо всех сил старающегося не бежать.
Сьюзен долго стояла не двигаясь, вспоминая ту минуту, когда она испугалась его. Она пыталась убедить себя, что мужчина, способный так наброситься на, совсем не знакомого ему человека, вероятно, действительно так черств, груб и эгоистичен, как это описано в книге Джудит Рентой.