Опанасовы бриллианты
Шрифт:
Николай с минуту помолчал и решил, что пора, наконец, пустить в ход то, что он припас заранее.
— Тогда знайте, что есть такой гражданин по кличке Князь. Позавчера вечером он, пьяный, зашел к вам домой и когда узнал, что вы арестованы, взломал гардероб и забрал лучшие вещи. Он искал золотую медаль, которую вы сбыли.
— Сказки, — процедил Толик сквозь кривую улыбку.
— Это только начало сказки. Теперь послушайте середину. Вашу мать и сестру Князь зверски избил.
Лицо Толика оставалось по-прежнему равнодушно-сонливым. Захаров удивился его выдержке.
— Гражданин следователь,
— Самое интересное в сказках бывает в конце, — и Захаров нажал кнопку. В комнату в сопровождении сержанта вошла мать Толика с забинтованной головой. При виде ее Толик встал, попятился назад.
— Что ты наделал? Хоть бы мать пожалел, — сквозь слезы проговорила Максакова.
— Садитесь, — показал ей Захаров на табуретку, с которой встал Толик. — Гражданка Максакова, расскажите о том вечере, когда к вам приходил в гости друг вашего сына.
— Господи, — не переставала всхлипывать мать, — за что же ты меня наказал?!
— Прошу вас, не расстраивайтесь. Расскажите все по порядку.
Несколько успокоясь, мать начала:
— В воскресенье это было, под вечер. Пришел он выпивши.
— Кто он? — вставил Захаров, быстро записывая показания Максаковой.
— Князем они его зовут. Спрашивает, где Толик. Я к нему со слезами, говорю: забрали в милицию.
— А он?
— Он посидел-посидел, вперед все молчал, потом встал и полез в гардероб. Я вначале думала, что он так, шутейно, или от того, что выпивши… А когда он стал вытаскивать костюм, подошла к нему, принялась стыдить. Тут он оттолкнул меня и говорит, что это костюм его. Я было кинулась к соседям. Тогда он меня догнал в дверях и сшиб с ног. Ударил чем-то тяжелым по голове… А дальше я уже ничего не помню. Пришла в себя в больнице. Смотрю — рядом на койке Валя. Вся в бинтах, лицо распухло.
— Какая Валя?
— Дочь моя. Всю ее изуродовал.
Наконец Толик не выдержал:
— Мама, хватит! Не нужно больше. Скажи, что с Валей? Где она?
— В больнице.
— Вот заключение медицинских экспертов. Ее положение тяжелое. Сотрясение мозга, лицо обезображено. Читайте. — Захаров протянул письменное заключение экспертов.
— Ах, подлюга!.. Ах, подлюга! — простонал Толик. Он стоял, опустив голову и закрыв глаза ладонями. Потом дрожащим от подступивших слез голосом обратился к матери: — Мама… Прости меня. Иди домой, прошу тебя, иди. Я виноват во всем… Меня будут судить…
Большего Захаров от этой встречи и не ожидал. Он решил, что дальнейшее пребывание матери только помешает допросу.
— Гражданка Максакова, вы свободны. Сержант, проводите, — сказал он часовому.
Когда мать вышла, Толик твердо сказал:
— Гражданин следователь, я все расскажу. Все. Только пообещайте мне одно.
— Что именно?
— Свидание.
— С кем?
— С Князем.
— Зачем.
— Я хочу видеть его.
— А если это свидание не состоится?
— А если я задушу его в «черном вороне», когда нас повезут с суда? — Толик дрожал.
— Ну, это еще как сказать! Князь гуляет на свободе. А в «черном вороне» пока будут возить вас одного.
— Пишите
Захаров спокойно записывал.
— Московский адрес? — спросил сержант, стараясь не выдать своего волнения.
— Раменный переулок, дом четыре, квартира семнадцать. Летом он обычно живет на даче.
— Оружие?
— Пистолет и нож. Бойтесь ножа.
Клязьма. Небольшая подмосковная дачка с заросшим и глухим садом, обнесенная дощатым покосившимся забором.
Захаров и Карпенко, одетые в штатское, неслышно закрыли за собой ветхую калитку и, прижимаясь к густому кустарнику, прошли к невысокому крыльцу. Захаров мягко нажал плечом на дверь. Она оказалась закрытой изнутри.
— Стой там, — сказал он шепотом и кивнул на зеленую беседку из плюща, куда не проникал лунный свет. — Я пойду к окнам. На свет не выходи. Здесь кто-то есть.
Оглянувшись, Захаров, как кошка, прошмыгнул мимо затемненных окон за угол дома и остановился под густой рябиной против освещенного окна. Окно было открыто. Сквозь тюлевую штору хорошо можно было различить силуэты двух людей. За столом сидели женщина и мужчина. Захаров прислушался.
— Я предлагаю выпить за вашу большую покупку, — сказал женский голос. — Если не выпьете, то ваш «Зим» развалится на втором километре, или, чего доброго, полетите в пропасть с этого, как его, там?..
— Чуйского тракта, — подсказал мужской голос. Такой голос мог принадлежать только физически сильному человеку.
— Да, с Чуйского тракта.
— Пьем, — согласно прозвучал мужской голос, и на занавеске появился силуэт руки, поднявшей стакан.
Со стороны железной дороги послышался гул приближающегося электропоезда. В какие-то минуты этот гул затопил весь поселок.
Дальнейший разговор в комнате теперь Захаров слышал плохо. Оглядевшись, он заметил, что у второго освещенного окна — оно было ближе к столу — штора подходила к косякам неплотно, а со стороны соседнего дворика окно прикрывалось шапкой густого и высокого кустарника. Николай неслышно нырнул в заросль перед вторым окном.
Теперь он отчетливо видел молодую, в цветном халате, женщину, ту самую, с которой он разговаривал три дня назад. Она сидела в кресле и курила, пуская дым кольцами.
— Вы, кажется, все-таки захмелели? — спросила женщина.
— Да, я очень устал. Десять суток в дороге… А потом здесь суета. Вот уже два дня, как не могу найти свободного места ни в одной гостинице. Хорошо, что мир не без добрых людей.
Захаров хотел было встать поудобней, но вдруг услышал за спиной скрип калитки.
Двое мужчин, о чем-то тихонько разговаривая, подходили к крыльцу. Один из них, тот, что был пониже ростом, отделился, свернул с дорожки и направился к освещенным окнам.
Правая рука Захарова сжала рукоятку пистолета. Схватка в саду ему не нравилась. Темнота и плохое знакомство с расположением сада ничего хорошего не сулили. Спрятавшись за куст смородины, он видел, как неизвестный, подойдя к окну, чуть отдернул шторку и заглянул в комнату. В пряный аромат смородины волной хлынул водочный перегар.