Опасайтесь лысых и усатых

Коваль Юрий Иосифович

— Что ты говоришь? — сказал Орлов. — Какой подошвой? Какой Папашка?

— Тот самый Папашка, двухголовый. А тебе, дураку, надо было в Москве думать. А то вдруг явился, покататься на лодочке ему захотелось. На автобусе катайся!

— Что ты кричишь? — сказал Орлов. — Не тебе решать, кому плыть. Ты к лодке никакого отношения не имеешь. Настоящий капитан он, — и Орлов указал на меня пальцем, — ему и решать.

Понурившись, сидел я на траве. Смотреть не хотелось ни на Орлова, ни на капитана.

«И

вправду, — думал я, — все это похоже на Папашкины штучки. Надо же, такой сюрприз — Орлов на берегах Акимки!»

— Что ж ты молчишь? — сказал Орлов. — Или не рад, что я появился? А помнишь, как мы лазили в подвал за бамбуком?

— Помню, конечно, помню. И очень рад, что ты появился. Только настоящий капитан у нас — фотограф. Он капитан, а я — матрос. Ему и решать.

— Я уже решил, — твердо сказал капитан, — мы плывем дальше, а Орлов, если хочет, может идти за нами по берегу.

— По этим-то болотам, — сказал я, — разве он пролезет?

— Пролезет, — сказал капитан, — с Папашкиной помощью.

Широко открыв глаза, смотрел на меня Орлов. Обняв колени, сидел он, сгорбленный и жалкий, и в спине его торчал нож, всаженный мною. Он-то мучился, он-то переживал, он-то рвался догнать друга — и догнал, а получилось, что он никому не нужен, в лодку его не берут, и какой-то капитан-фотограф запросто решает судьбу нашей дружбы.

— И вообще ты мне не нравишься, — сказал капитан, подозрительно оглядывая Орлова. — Я тебя как-то не вижу. Странно, что ты тут появился.

— Чего же странного?

— Очень странно, — повторил капитан и остановился, потоптался на этих словах, поставил знак особенного препинания. — Очень и очень странно, что ты не расспрашиваешь про Папашку. Ты раньше слыхал о нем? Или вы знакомы? А может быть, это он тебя и подослал?

— Кто такой Папашка? — сказал Орлов, ошеломляясь. — Не знаю никакого Папашку.

— Что-то вроде дракона, — пояснил я. — Двухголовый. Живет здесь, неподалеку, в Илистом озере.

— Вы его видели?

— Чувствовали, — четко выговорил капитан. — А хребет видели… И сало он мое сожрал, — неожиданно добавил капитан укоризненным тоном.

— Сала я вам привез… — сказал Орлов, — но теперь не знаю, что мне и делать… Это… Дело в том, что… Короче… Не знаю, как и сказать… Вместе со мной приехала эта… ну… Клара Курбе.

Глава XXV. ШУРШУРИН ДОМ

Самый пупырчатый, самый укропистый малосольный огурец помочь мне теперь решительно не мог. Выход к морю, всю жизнь я искал выход к морю, мечтал о корабле и построил лодку и вот наконец уплыл, распрощался. Нет, я не забыл оставленных людей, но все-таки ушел от них надолго, а может, и навсегда. Ведь никогда не знаешь, вернешься ли туда, откуда отплывал. И в душе я всегда прощаюсь навеки, на всякий случай.

А

тут — выход к морю, самая легкая лодка, и уже нанюхался болотных газов, и оторвался, оторвался, и вдруг опять — Орлов, да и не только Орлов, там где-то и Клара.

Значит, я не оторвался, значит, надо еще шевелить, бить веслом?

— А граммофон ты с собой не привез? — спросил капитан.

— Не привез, — краснея, ответил Орлов. — Я и Клару брать не хотел, но она напросилась.

— Странно, — сказал капитан-фотограф, неприязненно качая головой. — В лодке только два места. Ты приехал сам, да еще и Клару с собой приволок.

— Я думал, как-нибудь обойдется. Покатаем ее в лодке, и поедет домой.

Эти сбивчивые и какие-то детские объяснения Орлова ничего, конечно, не объясняли. И слова «покатать Клару» звучали дико и неестественно. Мы тут мучаемся в болотах, тонем и мокнем, преодолеваем, а они приехали «покататься»! Черт знает что!

— Слушай, Орлов, — сказал капитан, — говори прямо. Зачем приехал сам? Зачем привез Клару? У вас с Кларой, может быть, это… как это называется… — И капитан повернулся ко мне в поисках нужного слова.

— Чувство…

— Вот именно… Может, между вами — чувство?

— Ты что, с ума сошел! — воскликнул Орлов. — Просто покататься просила. Какое чувство!

Орлов покраснел и насупился. Я же вдруг вспомнил ромбическую коробку, с которой явилась Клара, когда провожала нас. Вспомнил и розу, которой не коснулся. А почему я, собственно, не притронулся к розе? Роза-то, похоже, была для меня. И тут вдруг у меня неожиданно гукнуло сердце. Боже мой! Роза!

Неужто для меня была?

— Никакого чувства! — повторил Орлов. — Напросилась покататься!

— Катайтесь в парке культуры, — сказал капитан, — а мы плывем дальше.

И капитан, не прощаясь с Орловым, шагнул к лодке. Опираясь на весло, перекинул он ногу через борт, уселся на свое место. Волей-неволей и я потянулся за ним. Орлов потрясенно молчал.

— Садись, — приказал мне капитан, и я сел в лодку, взял весло.

— Что же это вы делаете? — сказал вслед Орлов. — Зайдите хоть в дом.

Там уж все собрались, ждут вас обедать.

— Нечего нам там делать, — сказал капитан. — А Кузьме Макарычу поклон передай.

Решительно взмахнув веслом, капитан двинул «Одуванчик». Мы отошли от берега.

— Неловко как-то, — потихоньку сказал я капитану. — Все-таки ждут нас. Зайдем хоть на полчаса.

— Не тянет, — сказал капитан, — нельзя нам туда заходить. Опасно.

— Да ничего страшного, — сказал я, — подумаешь — Клара. Наплевать. Зайдем. Орлова жалко.

— Это не Орлов, — прошептал капитан. — Это подделка.

— Господь с тобой, что ты говоришь? Опомнись. Какая подделка? Самый натуральный Орлов.