Опасная игра
Шрифт:
– Когда?
– Когда мы все организуем и выберем подходящее время.
– Кто это «мы»?
– Я же должна буду присутствовать. И Кэм тоже.
– Зачем? Почему нельзя нам с мамой встретиться вдвоем?
Когда-то мы с ней жили вдвоем, только она и я, больше никого. Я до сих пор помню! Нам было так весело… Мама у меня потрясающая красавица. Чудесные длинные волнистые волосы, и нарядное платье, и туфли на каблуках. Мама очень красивая. Была. Когда мы с ней в прошлый раз виделись. Вообще-то довольно давно.
Очень-очень давно.
Я
Я спросила:
– Мама, ты еще приедешь? В следующую субботу? И мы опять пойдем в «Макдоналдс», обещаешь?
Она пообещала.
И не приехала. Я и в следующую субботу ждала, и в следующую, и в послепослеследующую.
Мама так и не приехала. Ее пригласили в Голливуд, и она стала сниматься в суперпопулярном фильме, и…
Ну почему я опять плету все те же ерундовые детские выдумки? Наверное, мама никогда не была актрисой. И уж точно не снималась ни в одном известном фильме. Просто ей неохота было приезжать. Она оставила меня в детском доме на много лет.
В детдом меня забрали, потому что мама плохо обо мне заботилась. Она все время уходила со своим приятелем, а меня бросала дома одну. Потом у нее появился новый друг, такой страшный – когда я плакала, он меня бил. Я подсмотрела в моем личном деле и сама немножко помню. Мне до сих пор кошмары снятся.
Так почему я так хочу увидеться с мамой?
Совсем даже не хочу!
Нет, хочу.
После того как она так со мной обращалась?
Все равно она моя мама.
Теперь у меня есть Кэм.
Кэм не мама, она приемная. И вообще я ей уже надоела.
Правда надоела?
Не знаю.
Надо бы поговорить с Илень.
К следующей нашей встрече с соцработником я приняла решение.
Илень так и лучилась счастьем, словно кролик на грядках с салатом:
– Ах, Трейси, могу тебя обрадовать: мы обо всем договорились, и ты сможешь встретиться с мамой.
– А я не хочу.
Илень по-кроличьи дернула носом:
– Что-что?
– Я говорю: не хочу. Я не обязана с ней встречаться.
– Трейси, ты меня в гроб загонишь!
Илень прикусила губу своими кроличьими передними зубами, а потом слегка прищурилась. Я знала, что она сейчас ме-едленно считает до десяти. Она всегда так делает, когда я ее довожу. Досчитала и улыбнулась широкой неискренней улыбкой.
– Трейси, я
– Ничего вы не понимаете.
– Ты волнуешься, это естественно. Встреча с мамой много для тебя значит. Вдруг что-то пойдет не так? Страшно рисковать. Но мы с твоей мамой несколько раз беседовали по телефону. По-моему, она не меньше тебя хочет встретиться. Я уверена, Трейси, на этот раз она обязательно придет.
– Я сказала, что не хочу ее видеть! – заявила я, хоть и понимала, что Илень мне не обмануть.
Зато теперь уже она решила пойти на хитрость:
– Ну ладно, Трейси, не хочешь – как хочешь. Позвоню ей и все отменю.
И начала набирать номер.
– Ой, подождите! – крикнула я. – Не надо торопиться!
Илень захихикала:
– Ага, попалась!
– По-моему, дразниться непрофессионально, – сказала я свысока.
– Да ты профессионального святого выведешь из терпения! – ответила Илень и растрепала мне волосы. – А с Кэм как у вас дела?
– Нормально вроде.
– Знаешь, она целиком и полностью поддерживает идею твоей встречи с мамой, но ведь ей, наверное, сейчас тяжело…
– Так в этом же и состоит роль приемной матери, разве нет? Отойти в тень, когда нужно. Поощрять контакты с природной семьей. Я читала в брошюрках.
– Какая ты добрая, Трейси, – вздохнула Илень.
– Ага, как же. Я совершенно бессердечная и бездушная!
И вот… Завтра я увижу маму! Наверное, потому и не могу заснуть. Сижу без сна в три часа утра, строчу в блокноте и гадаю, какая она сейчас. Правда придет или нет?
Ой-ёй! За стенкой какое-то шевеление. Кэм заметила, что у меня свет включен.
Позже. Я думала, Кэм рассердится, а она заварила нам чаю, и вот мы с ней устроились на разных концах моей кровати, каждая со своей чашкой. Вообще-то я не люблю ее дурацкий чай с травами, но она купила специально для меня клубничный, он не такой противный.
Я думала, Кэм захочет поговорить по душам (хоть я и бездушная), но она, слава богу, просто стала рассказывать о том, как была маленькая и, когда не могла заснуть, сочиняла сама для себя историю.
Я сказала:
– Ага, я тоже придумываю для себя истории, жутко страшные, с привидениями!
– Нет, упырик ты мелкий! Это такая специальная уютная история.
Кэм в детстве представляла себе, что ее одеяло – это большая белая птица, которая несет ее на спине при свете звезд, а потом они прилетают к озеру и плавают по нему в темноте, а потом забираются в громадное гнездо, сплетенное из мха…
– Ага, там полно тины и птичьих какашек, да?
– А вот и нет! Там чисто и очень мягко, потому что гнездо выстлано птичьим пухом, и я забиралась под крыло к большой белой птице и слушала, как под белоснежными перьями бьется ее сердце.