Опасная колея
Шрифт:
Тит Ардалионович слушал рассказ старика и мрачнел. Новые подробности биографии господина ответственного секретаря в его версию не вписывались. Он уже привык считать господина Кнупперса иностранцем, скорее всего шотландцем — соотечественником колдуна Брюса. А тот оказался Стёпкой Кнупкиным, самым что ни на есть русским по происхождению — разве не подлость с его стороны? Ищи теперь из-за него новую версию!
— Да зачем же её искать? — удивился Листунов. — Предатели порой случаются и среди русских людей. Возможно, Кнупперс из их числа, и служит нашим врагам за деньги, или другой какой интерес
— Вот негодяй! — возмутился Тит Ардалионович громко. — Надо брать его немедленно!
— А мы чем, по-вашему, занимаемся? — Роман Григрьевич удивлённо обернулся на голос своего помощника. Старый колдун как раз рассказывал, где надобно искать господина ответственного секретаря, потому что в Собрании тот не появлялся уже несколько дней, будучи изнурённым подагрой, а Удальцев своим выкриком его перебил. — …Так значит, Гусятников переулок, собственный дом, пятый от угла Мясницкой? Ах, назад возвращаться, время теряем! Едемте, господа!
…Особнячок господина Кнупперса, или Кнупкина, оказался невелик — один этаж, шесть маленьких «змеиных» окошек по фасаду — но очень страшен. Хозяин выкрасил его оштукатуренные стены в угольно-чёрный цвет, рамы и наличники окон были алыми, лепные барельефы, изображающие самых богомерзких чудовищ, когда-либо существовавших на свете — свинцово-серыми, а массивный фонарь над входной дверью имел форму мёртвой головы. На фоне опрятных, типично москов-градских домиков мрачное обиталище ученика Брюса выглядело инородным до отвращения, и больше всего походило на гигантский катафалк. Сходство это ещё усиливалось благодаря тяжёлым, малиновым с кистями шторам, проглядывающим в окнах, и чёрной с золотом дверной табличке, напоминающей отрезок траурной ленты.
— Ох, какое безобразие! — невольно вырвалось у Романа Григорьевича, прежде в эти края не забредавшего. — Не представляю, почему городские власти ему попустительствуют!
— Бедные соседи! — подхватил Удальцев, представив, каково им приходится, если к примеру, нужно пройти мимо этакого чудовища ночью.
А Листунов заметил саркастически:
— У нас в Пальмире, на Васильевом острове, стоит дом старого колдуна. Сколько ему лет — страшно представить: брёвна аж прочернели, окна слюдяные, крыша проросла травой, и над дверью прибит конский череп. И на кольях за домом — тоже черепа. Я думал — кошмарнее уже ничего быть не может, но столица нас и в этом обошла!
Ивенский с Удальцевым переглянулись, Роман Григорьевич выглядел недовольным. Интересно, за что обиделся: за родной город или за дедушку Ворона?
— Всё, достаточно разговоров, начинаем! — скомандовал он.
Заметно побледневшие городовые оцепили жуткий дом, в правой руке каждого было оружие, но левая непроизвольно тянулась к охранным амулетам. Староверы что-то бормотали, взывая к своему Перуну, византийцы мелко крестились: «Свят, свят!». Роман Григорьевич решительно шагнул к входу, постучал ногой, хотя рядом на цепочке висел дверной молоток. Точнее, человеческая берцовая кость, его заменявшая — брать её в руки не хотелось.
Стучать пришлось долго, пока на шум из дому не вылезла толстая простоволосая баба в длинной застиранной рубахе и чулках домашней вязки; её серая шаль была бита молю. Видно, в отличие
— Что за шум, чаво надо, оглашенные? — взвизгнула она сварливо, не стесняясь, что разговаривает с господами.
— Господин Кнупперс дома ли? — спросил Роман Григорьевич зло, баба была пренеприятной.
— Болен господин Кнупперс, болен! Нельзя их беспокоить, не принимают нынче, — замахала она руками. — Пускать никого не велено, ступайте прочь.
— Особая канцелярия, — бросил агент Ивенский, и, отстранив прислугу, попытавшуюся заступить путь, шагнул в дом. Удальцев, Листунов, Мерглер и ещё два полицейских мага — за ним. Городовые кое-как скрутили бабу — она остервенела и пыталась кусаться.
Они обошли весь дом, комната за комнатой (обстановка была по-мещански скучной, лишённой всякого вкуса и изящества). Поднимались на чердак, спускались в подвал, искали в кухне, в кладовой и в уборной. Господина Кнупперса не было нигде, ни больного, ни здорового. Маги осмотрели дом на предмет зачарованных помещений, тайников и подземных ходов — ничего подобного не обнаружили. Но какое-то колдовство было, источник его ощущался совсем рядом — не удавалось уловить.
Тогда подступили к бабе: где хозяин? Баба угрюмо молчала, сопела мясистым носом.
— Везите в Канцелярию, там заговорит, как посидит в холодной камере с клопами, — распорядился Роман Григорьевич. — Или сразу в пыточную её, чтобы долго не ждать! — это жестоко и низко — запугивать женщину, виновную лишь в том, что она верна своему хозяину. Папенька бы его очень осудил. Но лучше хорошенько запугать, чем прибегнуть к пыткам в действительности. Ведь времени у них не было, заговорщик ускользал из рук.
— Пшла, бабонька! — городовой подпихнул прислугу в спину.
Та сделала шаг вперёд… И вдруг развернулась с поразительным для своей комплекции проворством, отскочила вглубь комнаты.
— Назад! Не подходить! — завопила не своим голосом.
Не своим — а чьим? Господина Кнупперса — вот чьим! Ивенский с Удальцевым его сразу узнали, да и остальные сразу поняли, что дело неладно. Полицейские схватились за оружие, маги ощетинились чарами. Да только было поздно. Стефан Теодорович успел подготовиться к приходу непрошенных гостей.
Дородная баба истаяла на глазах, превратившись в ледащее существо, похожее на безбородого альпийского гнома, закутанного в женские тряпки. Оно стояло у стены, воздев к потолку сухонькие ручонки — боевая стойка атакующего мага. Только господин Кнупперс не молнии собирался метать в закрытом помещении — он был намного умнее, сильнее и опытнее нервного Сержа Таисьева. В ладонях его вырастала, зрела, наливалась силой Чёрная Сфера — лучшего оружия для магического боя в закрытом помещении не придумаешь. Сожмёт её колдун в пальцах, раздавит — и разлетится она на смертоносные осколки по числу его врагов, и каждый устремится к своей цели, будет преследовать, не зная преград, пока не убьёт — не спрячешься, не убежишь прочь, и амулетов против неё не придумано. Страшное колдовство. Расплатится за него чародей изрядным куском собственной жизни — чем больше жертв, тем больше кусок. Но врагам-то от этого не легче…