Опасная тайна зала фресок
Шрифт:
В этих старинных ходах, проложенных монахами, Энцо вновь пришлось идти согнувшись, чтобы не задевать каской о низкий свод. Коротышки были эти монахи, не иначе. Иногда тоннель сужался настолько, что Маклеоду приходилось протискиваться боком, а на иных участках становился неожиданно широким, с длинным карнизом на левой стене под самым сводом. Местами попадались своеобразные «заплатки» из мелких камней и цемента — следы ремонта на месте опасных обвалов.
Ближе к концу «Дороги из бункера» начали попадаться боковые ходы. Вскоре тоннель закончился квадратной железной дверью. Маклеод остановился и прислушался, но различил только нескончаемый перезвон капель, падающих со сводов. Он выключил
На звук шагов Энцо женщина повернула голову. Без макияжа министр юстиции Мари Окуан выглядела старше, чем запомнил Маклеод. Лицо казалось синевато-бледным, в глазах не было и следа обычной иронии. Поболтав ногами, она подалась вперед на каменной скамье, упираясь ладонями о край:
— Удивлены?
Маклеод долго смотрел на нее, чувствуя, как внутри медленно закипает гнев.
— Да, — наконец ответил он.
— Хорошо. — На ее губах мелькнула слабая улыбка. — Значит, еще не все потеряно.
ГЛАВА 25
I
— Я вышла замуж за Кристиана, еще работая в «Сосьете женераль», — говорила она. — Финансы уже тогда были его коньком. Согласитесь, богатый муж никогда не помешает, особенно если уходишь учиться на полтора года. — Мари Окуан взглянула на Энцо, с удовольствием вслушиваясь в звуки собственного голоса. — В то время было модно принимать на учебу молодежь из «реального мира», нарушая стереотипы закрытого академического заведения. А ведь у меня уже был диплом Сьянс-По! Училась я под своей девичьей фамилией — не хотела, чтобы меня считали содержанкой, поэтому Национальную школу управления закончила Мари-Мадлен Буше, но, став кандидатом в депутаты от департамента Валь-де-Марн, я решила, что Мария-Магдалина — слишком религиозное имечко для светского политика. Я взяла фамилию мужа, подкорректировала имя, и место в Национальном собрании заняла уже Мари Окуан.
— Где Кирсти?
Министр юстиции вздохнула, видимо огорченная отсутствием интереса к своей биографии.
— Все в свое время.
— В какое именно?
— А вот это решать мне.
— Чего вы хотите?
Холодные голубые глаза стали жесткими, а в голосе появилась сталь.
— Осуществить свои планы, мсье. Мне сорок пять лет, я женщина и — министр юстиции Франции. Вы хоть представляете, как немыслимо трудно сочетать в себе эти категории? — Она не удержалась от самодовольной улыбки. — И это только начало. В кулуарах Матиньона уже шепчутся о моем возможном назначении на пост премьер-министра. Но моя настоящая цель — Елисейский дворец. Я хочу стать первой женщиной-президентом, занять пост, позволяющий определять будущее нации, каким видели его Наполеон и гениальный де Голль, возродить величие Франции!
—
— Скромность — качество дураков! — Мари Окуан вскочила на ноги. — Не соблаговолите ли наконец спуститься сюда?
Это была не столько просьба, сколько приказ. Отойдя к дальней стене залы, вытесанной монахами для устройства «фонтана», она сбросила лямки рюкзака и положила его на скамью, скрестив руки на груди.
Энцо колебался: спустившись вниз, он окажется в ловушке.
— Где Кирсти? — снова спросил он.
— Здесь, рядом.
— Если она хоть немного пострадала…
— Она жива и невредима. В мои намерения не входит что-то с ней делать…
Маклеод все же колебался.
— …если вы меня не вынудите.
Выбора не осталось. Он медленно сошел на шесть ступеней вниз и повернулся к Мари Окуан. Теперь их разделяла лишь огромная зеленая чаша около двух метров в диаметре. Глаза мадам министра казались совершенно мертвыми. Мутными, как у покойника. Она видела мир через катаракту самообмана. Взглянув на бейсбольную биту, которую Маклеод машинально сжимал в руке, Мари Окуан улыбнулась:
— Неужели вы намерены забить меня до смерти?
— Да нет, просто под землей опасно.
— Ничего подобного, если известно, где ходить. Я обожаю катакомбы со студенческих лет. Это же просто аллегория жизни: нужно знать, что находится в глубине, чтобы понимать происходящее на поверхности…
— Почему вы все-таки убили его?
Внезапная прямота вопроса, словно капля, разбила гладкость внешнего спокойствия Мари Окуан, и на секунду показалась внутренняя чернота.
— Он нас унижал. — Ее рот скривился в гневной гримасе. — Выбрал из самых талантливых, из лучших, и демонстрировал, насколько он умнее и одареннее, подчеркивая, что нам никогда такими не стать. Унижал ежедневно, методично. У него была болезненная потребность доказывать свое превосходство — и непременно за наш счет! С глазу на глаз он внушал нам, что мы — будущее Франции, но на людях, при других студентах неизменно выставлял на посмешище. Он лепил из нас второго себя, не забывая напоминать, что мы — всего лишь его жалкое подобие. Он хотел от нас поклонения своему недостижимому превосходству! Ему требовалось безмолвное признание элиты курса — мы не более чем пигмеи в тени его непомерного интеллекта! — Она почти засмеялась. — А чем он занимался, этот великий ум? Писал кинообзоры!
— За это вы его и убили?
— Вы хотя бы представляете, каково изо дня в день быть объектом издевок и насмешек? Когда тобой восхищаются, всячески льстят, а через секунду обливают дерьмом? — Она помолчала. — Да, мы убили Гейяра. В конце концов он должен был понять, что мы умнее и будущее принадлежит нам, а не ему. Это была демонстрация нашего интеллектуального превосходства.
Энцо начинал понимать извращенную логику преступников-вундеркиндов, юных гениев, из которых растили будущих государственных деятелей. Элита элит, сливки выпуска Шельшера.
— Мне всегда казалось, что насилие — первое и последнее прибежище ограниченных умов, — сказал он.
— Вы говорите совсем как Гейяр!
— Вы и меня хотите убить, поскольку я доказал, что вы вовсе не так умны, как возомнили. Ведь в конце концов вам не удалось скрыть свою причастность к преступлению.
Мари Окуан покачала головой:
— Еще как удалось. Никто даже не знал наверняка, что Гейяр мертв. Это было идеальное убийство, мсье Маклеод. — Она улыбнулась: — У блестящего интеллекта есть одна особенность: сам по себе он ничего не стоит. Ему необходимо применение. Если родился план, нужно мужество его осуществить. Мои… сообщники оказались недостаточно тверды в преследовании своих целей, вот и все.